А меня зовут Анюта.
Тоня продолжала клевать чернику по ягодке, но по мере того, как она отходила от происшествия, аппетит ее возрастал. Сейчас она набирала уже маленькие горсточки, и ягоды окрашивали ее губы синевой.
Слово за словом она рассказала, что недавно окончила профессиональное училище, получила профессию домашней медсестры.
То есть у вас медицинское образование? уточнила я.
Не совсем, покачала головой Тоня. Я имею право работать сиделкой, нянечкой, если силы есть. Но ведь я сама инвалид! Я пробовала сидеть со старухами, но с души воротит видеть вблизи старческую немощь.
Я постеснялась спрашивать, по какой проблеме со здоровьем ей назначили инвалидность, потому что внешних признаков увечья не заметила. «Может, она умственно отсталая?» промелькнула мысль. Хотя вряд ли тогда бы ее не приняли в училище, связанное со здравоохранением.
Вас, наверно, муж поддерживает? участливо проговорила я, закидывая удочку для выуживания из Тони информации. Или дети уже на ноги встали, помогают?
Я живу на пособие. А мужа и детей у меня нет, не было и не будет! Тоня снова зарыдала так же громко, как на мосту.
На нас стали оглядываться постепенно наполняющие платформу пассажиры. Я перевела разговор на себя, призналась, что и у меня нет мужа: он скончался вскоре после чернобыльской катастрофы, потому что был ликвидатором. Сказала также, что у меня есть дочь Ира семнадцати лет. Но год назад Ира уехала учиться в Америку по межшкольному обмену, и если у нее все сложится там, то увижу ее я нескоро.
Дочь семнадцати лет?! Тоня перестала плакать и посмотрела на меня, буквально вытаращив глаза. Вы родили девочку школьницей?
Не скрою, мне было приятно, что она поразилась, что у меня такая взрослая дочь, хотя я родила ее в двадцать один год, вполне нормальный для материнства возраст. Правда, я тогда еще в институте училась, а Виталий, отец Иры, был уже аспирантом. К сожалению, защитить диссертацию он так и не смог из-за семейных забот. Был бы кандидатом наук, глядишь, и не послали бы очищать Чернобыль от радиации.
Я назвала Тоне свой возраст. Она с грустью покачала головой и высказалась:
Ну надо же, тридцать восемь, а выглядите едва на тридцать!
Мне никто моих лет не дает! горделиво подтвердила я.
Вдруг Тоня неожиданно повернула разговор в другую сторону:
Что же, Анюта, вы меня не спросите, почему я хотела покончить с собой?
Думала, что вы не захотите говорить, пожала плечами я.
Я и не хотела, но вы меня заставляете! крикнула Тоня.
Заставляю? удивилась я. Да я ни словом не обмолвилась, ни единого вопроса, даже намека. Понимаю ведь, как вам тяжело!
Понимаете? сморщилась Тоня. А зачем стали хвалиться, что молодо выглядите?
Разве я хвалилась? Назвала возраст, когда о дочери разговор зашел. Выдала вам свою страшную тайну. Я попыталась шутить.
Но Тоня шутку не оценила, а, сохраняя серьезный вид, спросила:
А сколько мне лет, вы можете сказать?
Я задумалась: сухая кожа, морщинки у губ и у глаз. Пожалуй, как я и предполагала вначале, лет сорок пять или чуть больше Но этот чистый, полупрозрачный взгляд, как у ребенка, это подростковая дерзость. Что-то тут не вязалось. И я решительно приуменьшила цифру, казавшуюся мне правильной:
Лет тридцать шесть, тридцать семь?
Вот видите, обреченно вздохнула Тоня. И вы, как все
Что «как все»?
Все дают мне больше лет, чем мне на самом деле.
У вас, наверно, трудная жизнь была? очень осторожно предположила я. А кто были ваши родители?
Я поняла, что Тоне теперь хотелось высказаться, сказать о чем-то наболевшем, что и подтолкнуло ее на отчаянный шаг к самоубийству.
Но тут на платформе появился лоточник с объемистой сумкой-холодильником.
Мороженое! Кому мороженое! прокричал он и остановился перед нами.
Я достала деньги и купила два сливочных стаканчика: себе и Тоне.
Мороженое Тоня ела с удовольствием, облизывая языком даже упавшие на пальцы молочные капли.
Наконец подошла электричка, и мы с Тоней сели в вагон. В полупустом вагоне мы выбрали уединенную скамью в конце, и моя спутница, будто ее прорвало, начала торопливо рассказывать свою историю. Слушая ее, я одновременно разглядывала других пассажиров. Перед нами их сидело всего несколько, зато в другой части вагона группа парней и девушек, заняв два смежных купе. Они дурачились, смеялись, сталкивали друг друга со скамеек.