В самом начале войны старшие школьники организовали ШТЭМ (школьный театр эстрады и миниатюр). Он действовал по типу агитбригады и выступал, где только можно. Репертуар был сугубо патриотический, но не следует забывать о военной цензуре и Всевидящем оке НКВД. Это была огромная ответственность, прежде всего, А.И. Она ее взяла на себя, хотя при малейшей ошибке несдобровать было бы и ей, и ребятам. Уголовная ответственность тогда была с 12ти лет. И при этом, А.И. не забывала о культуре. На возражение Левы Футлика: «Ну, это что-то не тоё!» она немедленно отреагировала: «Лева! А нормально сказать нельзя?» И Лева немедленно извинился. Все участники ШТЭМ стали профессиональными артистами, режиссерами, администраторами: Юра Гладков, Тамара Шилова, Лева Футлик, Боря Левит, Боря Наравцевич, Сема Баршевский.
Надо заметить, что приличным манерам нас пытались учить в школе всегда. Когда я, постучав, ввалилась в кабинет и заявила: «Александра Ивановна! Мне надо поставить печать на карточки» она спокойно объяснила мне, что мое «надо» никому не интересно, а мне следует выйти обратно, вернуться и спросить, можно ли поставить печать на эти самые карточки. Этой инструкции мне хватило на всю оставшуюся жизнь.
Позднее так же необидно, но доходчиво, мне объяснили, что порядочные люди помогают учителю донести пакет с тетрадями (а вдруг скажут «подлиза»), а подавать пальто надо пожилым людям обязательно, независимо от пола. И женщины должны так поступать тоже. Такой политес в нашем кругу известен не был, хотя в старших классах мальчишки наши единственные выходные туфли все-таки носили за пазухой.
Надо вспомнить, что помимо беды и тягот, в войну Пермь получила и бесценные дары культуры и техники. Из Ленинграда к нам были эвакуированы Кировский театр, хореографическое училище, фонды Русского музея, часть Кировского завода и др. У родителей Руфы был абонемент в театр, мы с ней пересмотрели весь репертуар со всеми звездами: Улановой, Дудинской, Шелест, Сергеевым и многими другими. В городе осталась на некоторое время репрессированная Е.Гейденрейх и основала знаменитое теперь хореографическое училище. Часть Кировского завода превратилась в самостоятельное предприятие, как и наш, ныне в бозе почивший, телефонный завод.
Так мы, в тесноте, да не в обиде, проучились и 6й класс. Если уроков было меньше, бегали в клуб имени Ленина и смотрели там фильмы, посылаемые по ленд-лизу: «Тетку Чарлея», «Серенаду солнечной долины», «Девушку моей мечты» с Марикой Рекк, уморительный «Скандал в Клошмерле». И перед началом 7го класса вдруг узнаем, что нас разделяют, как теперь бы сказали, по гендерному признаку. Мы теперь будем женской школой. До сих пор не могу понять, как и зачем (именно зачем) это могло случиться. Шел 1943 год. Еще не закончилась Сталинградская битва, по-настоящему не был ясен исход войны. Школы уплотнены и переполнены. В это время такая реформа могла придти в голову только тяжелому параноику или старой деве с идефикс, но как там-то за ней не уследили? Мы в классе крепко сдружились. Появился коллектив. Мальчишки наши не хотели уходить в другую школу. Весь год кто-нибудь из них вдруг появлялся в классе, тихонько устраивался на задней парте и просиживал урок. Учителя делали вид, что ничего не замечают.
Шесть лет у Верхоланцевой учился
На улице Долматовской малец.
А там пришел указ. И все. Конец
Он в школе на Советской очутился.
Но он с седьмой уже сроднился
Не мог забыть он теплоту сердец
Учителей своих (Г.Иванов)
Долматовской называлась тогда улица Попова.
Нашим ребятам еще повезло. Они были переведены в 37ю школу, тоже, как и многие тогда, располагавшуюся в приспособленном помещении, директором которой был выпускник нашей седьмой Борис Григорьевич Фукалов. Он постоянно общался с А.И. и в своей школе сохранял дух альма матер. Тем не менее, у мальчишек связь с первой школой и с нами не прервалась. Недаром Гена Иванов из нашего 2го «б» на 100-летие школы написал: «Мне школа 7, как Пушкину лицей». Она и остается для нас лицеем. Я имею в виду НАШУ школу. И как на день лицея, мы ходили на день рождения нашего учителя математики, Людмилы Владиславовны Лебедевой, каждое 14 сентября, пока она была жива, а позже к первому английскому завучу Ирине Михайловне Фомишкиной. Мы при ней уже не учились, но она тоже олицетворяла школу, потому что стояла у начала «английской» ее истории. Мы и теперь дружим с ее дочерью.