Обязательно итальянскую?
Почему же, можно сделать исключение, и одно я знаю точно. Как там, кстати, твоя дочка, Питер? У нее с этим Сержем все на самом деле серьезно?
Я едва не роняю рюмку как?
Откуда тебе это известно? Про Майю и про этого парня?
Он улыбается одними губами.
Это остров, Питер, а он всегда все про всех знает, ничего не скроешь, как ни старайся. Вот так, amico!
БЛИЗНЕЦЫ
Я выхожу на улицу, и пока, стоя у дверей, раздумываю, идти ли домой прямо сейчас или дождаться, когда Кончита закончит, наконец, кормить чаек, из-за угла появляется Густав высокий, сутулый, немного нескладный. Я до сих пор не понимаю, почему он называет меня Knabe единственным немецким словом, которое я когда-либо от него слышал, потому что немецкого он не знает. Собственно говоря, он называет так всех лиц мужского пола, к которым испытывает симпатию. Кроме того, Густав, как и всякий доктор, обожает порассуждать о смысле жизни, добре и зле, а также сортах виски в этом он и правда кое-что понимает. Каждый раз, когда я вижу его на пороге ли своего дома или в любом другом месте, он произносит одну и ту же фразу: «Привет, Knabe! Ну, как там моя крестница?» Именно так он называет Майю с тех пор, как однажды спас ее от перитонита, и, по-моему, таких крестников у него каждый четвертый или даже каждый третий в округе. У него есть сестра-близнец, похожая на постаревшую Офелию не только прозрачностью кожи и голубыми жилками на худых запястьях, но и именем Амалия, по крайней мере, так мне кажется. С кем бы и о чем бы ни говорила, она размахивает руками, как крыльями, словно вот-вот взлетит. На самом деле лететь ей некуда, она живет, прилепившись к Густаву, как мох к стволу дерева не отодрать. Да и поздно уже, обоим ведь за шестьдесят.
Феличе прав, остров и в самом деле все про всех знает непонятно каким образом, но это так. Я благодарен ему в том числе и за это. Чужие истории бродят тут, как тени, у каждого своя. Вот и у них, Густава и Амалии, тоже их, и только их. Именно они, эти истории, отвлекают меня от моих собственных теней и моего собственного счастья. Вернее, от невозможности его.
Привет, Knabe! Ну, как там моя крестница?
Я жму протянутую руку.
У нее зимние каникулы. Она
В Париже, я знаю. И еще кое-что знаю.
Видишь ли В общем, меня это уже не удивляет.
И правильно. Ты не беспокойся за нее, все будет хорошо, и даже еще лучше.
Это как?
Увидишь, все сам увидишь. Ты сейчас домой?
А куда же? Только вот дождусь Кончиту
Так ведь это может быть долго, очень долго. Ты же знаешь, да?
Потому и не хочу мешать. Чайки слетаются к ней так, будто она одна из них. Она словно говорит им: «Мы одной крови вы и я». И они верят.
Вот-вот. Кончита, она такая. Слушай, Knabe, можно напроситься к тебе в гости? Здесь шумно, а мне сегодня тишины хочется. Заодно и Амалия проведет вечер в одиночестве, это бывает полезно.
Как только мы усаживаемся у камина, ветер наконец успокаивается. Снежные хлопья сплошной белой стеной, лишь время от времени какая-нибудь особо любопытная снежинка прилипает на секунду к стеклу, заглядывая в окно, и тут же исчезает. Снега словно на всю оставшуюся жизнь.
Как обычно? я вопросительно смотрю на него, держа в руке бутылку виски. Или, может
Ни в коем случае. В моем возрасте не изменяют самому себе, слишком непредсказуемыми могут оказаться последствия, вернее, как раз предсказуемыми, он смотрит, как я наливаю виски, тянется к стакану, делает глоток. Хорошо! За то, что шотландцы придумали скотч, я готов простить им даже то, что они одели мужчин в юбки, и, пожевав губами, добавляет: Скажи, Питер, тебя не слишком утомит, если я немного пофилософствую? Наверное, это снегопад на меня так действует. Тебе даже необязательно отвечать, просто слушай, и все. Кстати, знаешь, почему ты так быстро стал тут своим? На острове ведь не все приживаются, не всех он принимает, а вот вас тебя и твою дочь сразу.
Ну и почему?
А вы похожи остров и ты. Во-первых, потому что ты молчун. Но этим тут многие отличаются, местная, так сказать, особенность. Тот же Дюк, например, приятель твой. А ты ты слушать умеешь. Слушать и слышать. Таких раз-два и обчелся, да и не только тут, я думаю. Потому-то я сижу и разглагольствую сейчас здесь у тебя, а не где-нибудь еще.