Все охотники поголовно носили берестяные личины, вырезанные в виде разных звериных морд, которые не снимали даже сейчас в походе, отчего походили на бегущее стадо приспешников какого-нибудь дремучего лесного бога. А ещё они не переставая жевали «серу» смесь смолы и воска с какими-то пахучими травами, и при этом беспрерывно отплёвывались. Оттого лёд за ними был буквально усеян жёлтыми пятнами. Насколько князь помнил, это было нечто вроде своеобразного ритуала общения с душами предков, коими те почитали деревья. Хотя он мог и ошибаться его не очень интересовали дикарские верования.
Кудеверские мужи оказались куда менее сдержанными на язык, чем дружинные при виде князя тут же принялись судачить на своём забавном цокающем наречии обсуждать, куда, по их мнению, он ездил.
Цародеил небось.
Богов цлусал.
Удацю ворозил, колдун рызый.
Предположения высказывались таким громовым шёпотом, что их не услышал бы только глухой. Князь же только усмехнулся в усы поди ещё разбери под личинами кто там что болтает! Да и что взять с этих лесовиков, если они деревьям поклоняются? и поскакал дальше к телу «змеи».
За его спиной выросли два всадника оба могучие гридни, полностью снаряженные к бою.
Князь даже не оглянулся на своих телохранителей он давно привык не обращать внимания. Отличал друг от друга только по большому рваному шраму на щеке одного из них, мысленно называя одного «чистый», а второго «меченый». Оставленные у подножия холма, с которого он смотрел на «змея», из-за неожиданного рывка своего подопечного вниз по обрывистому склону, они на какое-то время потеряли из виду. Но совсем ненадолго к подобным выходкам вои давно привыкли князь пользовался любым удобным случаем, чтобы избавится от их общества, поэтому всегда были начеку.
Маленькая кавалькада достигла главных сил войска. Это была лучшая дружина три дюжины витязей и почти две сотни отборных гридней, вольготно растёкшихся по реке длинной нестройной колонной. От разноцветных накидок и попон сразу зарябило в глазах. Дружинники весело перекликались, сыпали солёными шутками, хохотали и громко хвастали, кто больше награбит в Плескове, когда его захватят. Иные громко декламировали вирши.
Справа от главной колонны «скромно» жалась к берегу другая, поменьше. Это ехали отроки, ведшие в поводу боевых коней старших товарищей. Эти тоже хвастали кто из них быстрей станет настоящим воем.
Князь пришпорил мышастого и устремился в проход между колоннами. Отроки при виде него зашушукались не хуже кудеверских охотников. Дружинники приветствовали своего предводителями громкими криками, на время прервав разговоры и бахвальство.
Огненноволосый всадник промчался прямиком к большому трёххвостому стягу, колыхавшемуся в голове колонны. На его серебряно-синем полотнище пластался в прыжке рыжий лесной волк, пытавшийся ухватить клыками сокола-тризуба в правом верхнем углу. Точно такие же знаки были вырезаны на кольце-печатке, украшавшем безымянный перст княжеской десницы.
Рядом с большим знаменем на ветру трепетал малый однохвостый прапорец цианово-синей расцветки, по центру которого красовалась сжимаемая огромным кулаком здоровенная двусторонняя секира. Этот стяг везли следом за кряжистым сивоусым боярином, восседавшим на не менее кряжистом гнедом жеребце. Прапор принадлежал ему первому воеводе княжеской дружины. Трёххвостый стяг самому князю.
Что говорят боги, Всеслав? пробасил боярин вместо приветствия.
Они на нашей стороне, Военег усмехнулся тот в ответ.
Всё войско в том числе ближние бояре и даже собственные телохранители были уверены, что князь умеет ворожить, и даже напрямую говорить с богами. Тот не спорил. Главное, что бы такие слухи шли на пользу дела.
Что доносит разведка?
Пока всё спокойно.
Князь кивнул, дал шпоры коню и поскакал дальше.
Тут же, наперерез ему, изо всех сил понукая смирную чалую кобылу, устремился облачённый в просторные светлые одежды молодой жрец-бард с тонким породистым лицом, обрамлённым роскошной золотистой гривой волос.
Этим металлом тот был буквально осыпан с головы до ног. Им тускло отсверкивали толстые браслеты на запястьях, перстни на пальцах, целый пучок ожерелий на шее, серьги в ушах. Чело певца и вовсе венчала тончайшей работы диадема, в которую был вделан огромный смарагд, готовый посоперничать своей чистотой даже с очами князя! Через плечо барда свисало главное его «оружие» изящные гусли красного дерева, богато инкрустированные серебром.