Продолжая осмотр шлема, Уил убедился, что хозяином его был явно не англичанин. Подтверждением тому являлась надпись, выгравированная вдоль всего тонкого обода и больше смахивавшая на примитивный орнамент, элементы которого редко, но с определенной логикой повторялись: ломаная, иногда прерывающаяся линия, то и дело перечеркнутая короткими штрихами, то одиночными, то сдвоенными, со вписанными в ее причудливые изгибы крестиками или такими же короткими, но ни с чем не соприкасающимися штрихами. Кто бы ни гравировал шлем, делал он это отнюдь не по законам красоты. Значит, рассудил Уил, это надпись.
Один из фрагментов выглядел следующим образом:
В родном Уинчестере Уил слыл довольно образованным человеком, он умел не только считать, как того требовало его ремесло, но также читать и писать на английском и даже сносно разумел по-французски, будучи вынужденным время от времени общаться с тамошними купцами. Не знал он разве что латыни, однако с латинской вязью рисунок на шлеме Уил едва ли бы спутал. Оставалось лишь предположить, что перед ним язык неведомого ему народа, вероятно, одного из тех, которые, судя по рассказам пилигримов, обитали в превеликом множестве за далекими горами где-то на востоке большой земли. Только вот кто и когда заслал сюда бедного рыцаря, сложившего свою буйную голову среди мертвого леса, да так, что об этом вторжении молчали местные хроники?
Уила одновременно обуревало столько невнятных вопросов, что он растерялся, не зная, с какого начинать. Ему, к примеру, не приходилось слышать, чтобы рыцари, даже не слишком благородные, передвигались пешком. Между тем нигде поблизости не было видно останков коня или холма, под которым мог бы скрываться скелет погибшего животного. Или взять хотя бы те же кожаные ремни, что исчезли с заклепок на рукавицах вместе с истлевшей рубахой и прочими предметами обычной одежды. Уил помнил, как однажды при нем родственники приора вынимали из склепа останки своего пращура, почившего смертью праведника лет за семьдесят до того самого дня. Покойник превратился в такой же ужасный скелет, однако кожаные сандалии на его костлявых ногах выглядели нетронутыми могильным тленом. Сколько же нужно было просидеть здесь этому скелету, чтобы из всей одежды на нем осталось одно лишь чудесным образом сохранившееся железо? Сто, двести лет? Отчего он умер? От голода и жажды? От жары и истощения? Или его зверски убили? А может быть, тяжело ранили и бросили умирать одного, когда это лес еще был живым и цветущим?
Уил повертел шлем. Ни вмятин, ни царапин. Только вязь по ободку да филигранная резьба с обоих боков и на затылке в виде развевающихся на ветру перьев. Сам череп, насколько позволяла видеть кольчуга, тоже был цел и невредим. Зато при более внимательном осмотре кольчуги с левой стороны груди открылась едва заметная дыра: что-то со страшной силой разорвало несколько соседних колец. Удар скорее колющий, чем рубящий. Очевидно, беднягу закололи копьем. Или пронзили мечом. Быть может, тем самым, что торчал сейчас из земли и смущал взгляд Уила богатством инкрустированной драгоценными камнями рукоятки.
Некоторое время Уил даже не мог заставить себя притронуться к ней, такое удивительное впечатление производили на него мерцающие внутренним светом изумруды и рубины. Или то, что изумрудами и рубинами казалось. Поскольку окончательно запутавшийся мозг Уила отказывался что-либо воспринимать на веру. Тем более что подобного размера изумрудов и рубинов ему не приходилось видеть никогда. Изумрудами была выложена левая сторона рукоятки, рубинами правая. Заканчивалась рукоятка шаром из слоновой кости, который держала в когтях напряженная птичья лапа. Две орлиные головы с открытыми клювами, обращенные в противоположные стороны в том месте, где рукоятка меча граничила с клинком, сверкали позолотой. Клинок имел в длину не больше локтя и был обоюдоострым. Вместо обычного острия Уил увидел странное раздвоение, делавшее клинок похожим на змеиное жало. Посередине лезвия с одной и с другой стороны тянулась такая же вязь, что и на шлеме. Уил взвесил меч в руке и ощутил внезапный прилив уверенности. Как бы ни хотелось есть, теперь он достаточно вооружен, чтобы оказать сопротивление любому и при первой же возможности успешно поохотиться. Было бы на кого.
Он даже заглянул через пустые глазницы внутрь черепа, ожидая увидеть копошащихся в нем червей, какие всегда появляются в трупе, стоит тому пролежать на земле больше двух дней. Уил слишком хорошо помнил тот страшный год, когда ему с семьей пришлось скитаться по деревням, в которых норманны перебили всех жителей, так что некому было убирать с улиц мертвых, и они гнили прямо между домами и на дорогах, вонючие и облепленные мухами и червями. Сейчас у него засосало под ложечкой, и он подумал, что если бы обнаружил в скелете какую-нибудь живность, наверняка не побрезговал, как тогда, и съел.