Он аккуратно снял повязку с ее лица, погладил кончиками пальцев по щеке. Кожа была прохладной, бледной, и Женька опять расстроился, что не может даже жалюзи на окне поднять, чтобы в палату хоть ненадолго заглянуло солнце, потому что кругом полно крыш, с которых отлично просматривается больница. Мало ли что
В палату вошла Мышка, приблизившись к кровати, поправила одеяло и коснулась Марининой руки, лежавшей поверх.
Что врач сказал? нетерпеливо спросил Хохол, стараясь на время отделаться от подруги и остаться наедине с любимой женщиной.
Сказал, что пока все на прежнем уровне, но ухудшений нет, и это главное. Я пойду, посижу в коридоре.
Да, иди, спасибо.
Она упорхнула, оставив в палате аромат каких-то луговых цветов, а Хохол облегченно вздохнул:
Ну, все, котенок, мы с тобой одни. Я так соскучился, родная моя, если бы ты только знала Сейчас мы поедим, потом я тебя умою Говоря это, Женька готовился к не очень приятной процедуре кормления с помощью большого шприца через стоявший в носу зонд Марине вливали бульон с протертым мясом, соки и все остальное.
Но это все-таки было лучше, чем постоянные капельницы с глюкозой и белками. Марина закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока Женька не прекратил вливать бульон и не убрал шприц.
Все, родная, уже все Он поцеловал ее в щеку. Я знаю, это неприятно, но ведь нужно как-то тебя кормить, иначе ты просто скоро исчезнешь. Совсем уже прозрачная стала. А ведь ты нам нужна здоровая, мы же тебя ждем, я и Егорка
При упоминании о сыне Маринины глаза опять наполнились слезами, Хохол кинулся просить прощения, касаясь губами ее глаз, лба, щек.
Родная моя, маленькая, я тебя прошу не надо плакать
Он пробыл в палате до самого вечера, пока Мышка не заставила его встать и отправиться домой. Сама же осталась в больничной палате, выпросив у Кулика разрешение находиться рядом с Мариной круглосуточно.
Дома ждали. Во дворе гулял с Геной Егорка, то и дело поглядывал на ворота, и, когда в них влетел джип Хохла, мальчик припустил в сторону гаража. Гена едва успел поймать его:
Куда? Под колеса?
Егор недовольно завопил, но с бывшим спецназовцем такие вещи не проходили, а потому мальчику пришлось закрыть рот. Хохол вылез из машины, бросил ключи охраннику на воротах и подошел к Гене, забирая у него Егора:
Привет, мужик.
Папа! Егорка прижался щекой к Женькиной щеке. Папуя
Подхалим! прокомментировал Гена.
Давно гуляете?
Да вот няню проводили час назад и все бродим. «Папа, папа»! передразнил Егорку охранник, и мальчик надул губы, отворачиваясь. Слушай, Жека, тут к тебе парень приезжал, тот, что помог Марине Викторовне убийцу мента найти.
Хохол враз забыл об усталости и моральном опустошении, которое наваливалось всякий раз после посещения больницы. Сорокин! Значит, нарыл что-то на Реваза
Передал что-нибудь?
Да, оставил на столе в кабинете Марины Викторовны папку, сказал, что ты в курсе.
Да-да Ну-ка, Егор, иди к дяде Гене. Женька передал мальчика охраннику и бегом направился в дом, едва не сбив в прихожей с ног домработницу Дашу.
Женя, ужинать будешь? окликнула она, но Хохол только отмахнулся ему было не до еды.
На столе лежала красная пластиковая папка. Женька с опаской открыл ее это был первый отчет частного детектива Ивана Сорокина о проделанной работе. Проглядев первый лист, Хохол понял, где наверняка сможет найти Реваза.
Любимым местом отдыха отморозка и его команды был ночной клуб «Тропиканка» на восточной окраине города. Сказка, а не клуб до ближайшего отделения милиции почти пять кварталов, пока доедут ищи-свищи. Да и жилых домов рядом почти нет, так, сараюшки и двухэтажные бараки, населенные алкашами и наркоманами всех возрастов. Построить ночной клуб в этом месте мог только идиот. И таковой нашелся, за «крышу» платил Ревазу. Хотя зачем «крыша» в таком гиблом месте? И неужели тамошние аборигены посещают ночные клубы? Однако это к делу не относилось, и теперь Хохлу предстояло разработать план по наказанию и уничтожению «народного мстителя». Он мог поручить это кому угодно из своих, тому же Матвею Комбарову. Да и любому из пацанов, за Наковальню они бы с Реваза шкуру тонкими ломтиками срезали. Но Женька хотел сделать все сам, причем громко и с помпой, чтобы легенда осталась. Хотя Марина вряд ли одобрила бы подобное
Ничего, котенок, я потом в церковь схожу, помолюсь и свечку поставлю, пробормотал он, глядя на Маринину фотографию, которую поставил на стол после похорон. Ты не бойся, я никогда не коснусь тебя кровавыми руками