Розан тоже замахнул стаканчик, хоть и за рулем был. Да что такое стакан текилы для Розана так, невидимые миру слезы! Равно как и Марине теперь. Они стояли вокруг могилы и молча курили, Коваль смотрела на памятник, и в голове никак не укладывалось, что вот это все, что осталось от ее мужа. Пацаны отгребли снег, расчистили все вокруг, и Марина положила под плиту букет белых роз. Белые цветы на черном мраморе по традиции
Смахнув с глаз слезы, она пошла прочь от этого места, где становилось еще тяжелее. Хохол догнал уже у выхода, обнял за плечи, но Коваль вырвалась:
Пусти! Не хочу, чтобы Егор видел, во что я превратилась.
Зачем ты так?
А что, это как-то по-другому называется? жестко спросила она, выхватывая из пачки очередную сигарету и нервно щелкая зажигалкой.
Не мучай себя, ты тут ни при чем. Хохол все же притянул ее к себе, преодолев сопротивление. Он простил бы тебе, если бы был жив.
Вот они, волшебные слова, после которых можно всласть поплакать
Позвони Ветке, пусть приедет вечером, всхлипывая, велела Марина, опуская черные очки на заплаканные глаза.
Зачем?
Не спрашивай сделай! отрезала она, выбрасывая окурок.
Не звони, Хохол, встрял Розан, шагающий следом за ними. Ничем хорошим не кончится, я тебе обещаю! Они нажрутся до полного беспредела и рванут по кобелям, так всегда бывает, я-то знаю!
«Давненько не получал Серега Розан по наглой морде, сейчас исправим!» зло подумала Марина и исправила, со всей силы врезав ему в нос кулаком.
Надеюсь, теперь у тебя отпадет охота комментировать мою личную жизнь? поинтересовалась она, с удовольствием наблюдая за тем, как Розан зажимает кровоточащий нос.
Достала! Когда ты прекратишь объясняться с помощью кулака, Коваль? прогнусавил тот.
Когда ты перестанешь указывать мне, как и что делать.
Уже!
Вот и славно. Поехали домой.
Марина так продрогла на кладбище, где ветер всегда почему-то пробирает до костей, что сразу пошла в душ, под горячие струи, долго растиралась мочалкой, пока кожа не покраснела. Набросив теплый халат и замотав мокрые волосы в узел, спустилась в гостиную к Хохлу и Розану, которые сидели в креслах перед накрытым столом и пили. Вернее, пил Розан, а телохранитель, боясь сорваться, потягивал пиво прямо из банки, чего Коваль не выносила. Подойдя вплотную, она отняла у него жестянку и перелила пиво в стакан, вернув его Хохлу:
Держи! Просила ведь не пить из банки! Ветке звонил?
Звонил, неохотно ответил он. Едет уже.
К тому времени, как до них добралась Веточка, Марина успела нормально нагрузиться и уже плоховато соображала.
Может, спать пойдешь? спросил Хохол, не особо надеясь на успех видел, что ее повело, сейчас напьется до полного изумления.
Нет. Неси еще бутылку, эту я уже освоила.
Освоить пришлось еще пару, Ветка от такой дозы воспылала неземной страстью к Розану, которого в трезвом уме и здравой памяти терпеть не могла, но под синим кайфом и он годился.
Марина же ясно и четко видела перед собой лицо Малыша синие глаза, седые волосы, чуть опущенные уголки рта. Зрелище было настолько реальное, что она даже застонала от ужаса.
Что с тобой? наклонился к ней Хохол, неприязненно глянув на уже полуголую Ветку, сидящую на руках у Сереги, тоже не совсем свежего и одетого.
Мне плохо, Женька выдохнула Марина, хватая его за руку.
А то! Почти три литра в два рыла выпить кому хорошо будет! Идем, спать надо, завтра умирать весь день будешь! Он поднял хозяйку на руки и бросил обнявшимся Ветке и Сереге: Не орите тут, идите в гостевую!
О, а Коваль опять повезло! захохотала пьяная ведьма, но Хохол рявкнул так, что та прикусила язычок:
Захлопнись, дура! Чтоб я ни звука не слышал урою, на хрен!
Все, Женечка, мы тихонько посидим и спать пойдем! присмирела Веточка, прекрасно помнившая, как крут бывает Хохол, если его достать.
Да можете даже полежать, мне по фигу, но только чтоб тихо было Маринка завтра и так с постели не встанет! предупредил он, унося Коваль в спальню.
Женя, не уходи, пожалуйста, пробормотала она, когда он раздел ее и уложил, укутав покрывалом. Останься со мной, я очень тебя прошу
Я не могу я слово дал
Прошу тебя, мне очень плохо и страшно, не оставляй меня одну, Женя
Он подчинился, правда, неохотно, и Коваль, обняв его и устроившись удобнее, провалилась в тяжелый, пьяный сон.