Я работаю здесь много лет и по памяти знаю все могилки, гордо сказал он, шмыгнув все более сизеющим на холодном ветру носом.
«Пьяная ты харя, беззлобно подумал Кадишман, потому и плутал так долго, что по памяти знаешь»
Эту как раз не припоминаю, честно признался пьяница, но по документам проверял тут покоился некий Хильман У́ри 1898 года рождения.
Это мы без тебя знаем, что покоился, криво усмехнулся Кадишман и легким движением руки смел комья земли с надгробной плиты, скинутой с осиротевшей могилы. Тяжелый черный мрамор треснул от страшного удара, нанесенного мертвецом снизу.
«Черт бы побрал этого деда, тоскливо подумал Кадишман, может быть, он и впрямь восстал из гроба. И где теперь его искать?»
Все, что он увидел, соответствовало рассказу Елизаветы внучки сбежавшего с кладбища Хильмана. Кадишман не знал, что и думать. Он всегда с недоверием относился к мистике и посмеивался над глупыми историями, которыми утомляла его жена, выискивая их в журналах, специализирующихся на паранормальных явлениях.
Провожая важных гостей до кладбищенских ворот, протрезвевший сторож, доверительно шепнул лейтенанту.
Ты, мил человек, будь начеку, значит
А это еще зачем? сказал Кадишман, догадываясь, о чем пойдет речь.
Поверье в народе гласит ежели человек упал в могилу значит к смерти это.
Он оглядел лейтенанта с состраданием, в душе считая его уже покойником и повторил тоном везунчика, которому жить да жить еще, а этот несчастный, может быть, доживает последние дни.
Удрученный словами одичавшего от одиночества и водки сторожа, Кадишман, впервые в своей служебной практике, явился к шефу с одними лишь смутными догадками, наперед зная, как тот относится к подобной инициативе подчиненных.
ГЛАВА 6
Поехали, сказал Цион и выбил на панели цифру двенадцать.
Василий плавно отжал рычаг пусковой системы. Машину забило мелкой дрожью, потом ее затрясло и слегка сплющило. На мгновение Циону показалось, что камера ужалась в размерах: кресло под ним страдальчески скрипнуло, стрелки приборов забились как сумасшедшие.
Путешественники подверглись страшному давлению. Цион почувствовал тупое нытье в затылке и многотонную тяжесть в позвоночнике.
«Еще немного и от меня останется плевок» подумал он, слушая, как Василий чертыхается. От перегрузок у него оплыло лицо и глаза, казалось, вот-вот выпадут в стакан.
Полегчало им как-то сразу. Едва не раздавившее друзей непомерное бремя веков внезапно сменилось приятной расслабляющей невесомостью. Путешественники взмыли к потолку и повисли там, в неприглядных позах; Василий не пристегнул ремни безопасности, а Заярконский, последовав его примеру, расплачивался за чужое легкомыслие.
Вскоре дрожание аппарата прекратилось, и молодые люди с медным звоном повалились на пол.
«Говорил же инструктор, надо пристегнуть ремни» недовольно буркнул Цион, потирая ушибленное колено и осматривая вмятины на громоздких доспехах. Они успели влезть в них в проходной института Времени. Согласно технике безопасности, отправляясь в Прошлое, пассажир обязан был облачиться в костюм выбранной им эпохи.
«Помятый зад облагораживает вашу фигуру, сэр!» сказал Василий, придирчиво оценивая урон, нанесенный другу неудачным падением. Цион открыл люк машины и в кабину вместе с порывом свежего воздуха ворвался мощный рокот многотысячной толпы. Заярконский вздрогнул и подался назад, вспомнив слова инструктора о враждебном приеме со стороны аборигенов.
«Прочь с дороги!» презрительно сказал Василий и, оттеснив друга в сторону, смело вышел из кабины.
Стоял ясный безоблачный день. Вдали у самого горизонта, ярким зеленым пятном горел весенний бор. Ласковое солнце на Востоке давно уже занялось, и серебристые лучи его отражались в бурных водах реки, огибающей древние стены величественного монастыря или замка, одиноко возвышающегося у подножия каменистых гор.
Заснеженные вершины кряжистых великанов ослепительно сверкали под искристыми лучами припекающего солнца.
На сторожевой башне замка, а может быть пограничной крепости, развевалось желтое знамя с изображением геральдической лилии. Неподалеку от Колесницы (так Василий окрестил институтскую машину), вокруг амфитеатра разбитого на гигантском валу, суетились в ложах одетые в пестрые одежды женщины, большеголовые карлики с продолговатыми лицами идиотов, несущие за своими повелительницами прозрачные длинные шлейфы и мужчины в строгих выходных костюмах из меди, стали и серебра. Носить на себе эти килограммы было сущим адом: они натирали тело, неприятно дребезжали и непривычно сковывали члены при ходьбе или верховой езде, когда помимо всего прочего надо было удержаться в седле и не свалиться в лужу на глазах у прекрасной половины Англии. Человек, заключенный в эту душную металлическую тюрьму, чувствовал себя роботом. Под стать роботу двигался рывками, с заметным напряжением, словно набили его изнутри камнями. Под стать роботу думал, тяжело и со скрипом манипулируя извилинами неповоротливого и раздавленного пудовым шлемом мозга. Позже в своей известной доктрине «Интеллект и рыцарство» академик Ашкенази (бывший тесть де Хаимова) вывел из этого некую закономерность, а резюме открытого им закона втиснул в емкую и остроумную формулу. «Как двигаешься так и мыслишь» и хотя это напоминало древнюю как мир максиму «Как работаешь так и ешь» умозаключение бывшего академика имело шумный успех среди исследователей эпохи рыцарства, широко использовавших в своих трудах практические выводы знаменитого ученого.