Вы столь же искусны в беседе, храбрый юноша, как и в ратных делах, сказал он. Утонченная похвала монарха окончательно сразила Васю, и он снова повторил свой козлиный прыжок, который на сей, раз был много выше первого и это вольное упражнение, в свою очередь, вдохновило короля на еще более изящный комплимент:
В вас счастливо сочетается чувство слова и чувство боя, сказал он, ваш неотразимый удар слева, я думаю, надолго отобьет у герцога охоту сражаться на турнирах, не так ли, дорогая?
Приближенные разразились громким смехом, а довольный Генрих, не без злорадства, окинул взором затянутую в шелка фигуру своей полнеющей супруги. Королева не слишком учтиво буркнула что-то невнятное что следовало понимать, очевидно, как небрежное «Поступай, как знаешь, а меня уволь!» и, принужденно улыбнувшись кузине, сквозь зубы поздравила ее:
Я рада за вас, милочка!
Дурное расположение духа супруги чрезвычайно радовало короля. Генрих Четвертый был счастлив наконец-то представилась возможность показать этой лицемерке, что он далеко не разделяет ее бесстыдных симпатии к герцогу. Он всегда был рад унизить в глазах жены ее порядком поднадоевшего всем подопечного, и теперь воспользовался случаем.
Маркиз, елейным голосом пропел король, я хорошо знал вашего отца, он был прекрасный воин и очень предан нашей фамилии.
Столь очевидное враньё со стороны Его величества несколько озадачило Циона. Он не менее хорошо знал Васиного отца это был скромный и ни чем не примечательный человек, который кроме футляра от очков, никогда не держал в руках что-либо похожее на оружие. Он хотел вмешаться и сказать королю, что Его величество обознался, но люди окружавшие монарха стали подозрительно поглядывать на него и он догадался, что их тревожат его огромные ручные часы. Никто из рыцарей не мог похвастать подобной игрушкой, это дурачье приняло часики за мифический талисман, защищающий гостя от злых духов.
Цион посмотрел на сверкающий циферблат и обомлел до старта оставались считанные минуты.
Вася, с отчаянием сказал он, нельзя терять ни секунды!
Увы, мой дорогой друг, я остаюсь! сказал Василий и галантно приложился к белоснежной ручке герцогини. Лицо его выражало приторную любезность и Цион подумал, что с удовольствием плюнул бы в ясные глаза маэстро, столь коварно расстроившего все их совместные планы. Времени было в обрез. Проклиная друга, на которого невозможно положиться в трудную минуту, Цион во весь дух побежал к Колеснице и вдруг почувствовал за собой тяжелый топот железных сапог.
«Слава Богу, подумал он, опомнился-таки Василий в последнюю минуту» Заярконский влетел в машину, открыв пошире люк, чтобы друг успел вбежать за ним, но вместо Васи в кабину грузно ввалился герцог Балкруа. К такому бешеному марафону да еще в семидесяти килограммовой амуниции он не привык. Дыхание его стало прерывистым, крупные капли пота обильно струились по лицу. Цион, успевший перевести рычаг времени, вскрикнул и преградил ему дорогу, но одним взмахом могучей руки герцог выбросил щуплого любителя поэзии из кабины. Упав на поврежденную коленную чашечку, любитель потерял сознание. Входной люк с шумом захлопнулся: сработал режим автопилота. Колесницу отчаянно затрясло, в следующее мгновение ошалевший после Васиных ударов герцог, благополучно растворился в Будущем.
Очнувшись, Заярконский увидел над собой маленького пажа, умело натиравшего ему виски какой-то резко пахнущей жидкостью. Он сел на песок, сморщился от нестерпимой боли в коленке и, к удовольствию улыбавшегося пажа, смачно обругал своего распушившего хвост товарища.
Сэр, сказал повеселевший паж, как же ловко это у вас получается, вы не могли бы дать мне несколько уроков на досуге?
Но Циону было не до уроков. У него ужасно ныла нога, и он был уверен, что благодаря ослиному упрямству маэстро им никогда не выбраться из этой проклятой временной ловушки.
Не боись, Маня, успокоил его подоспевший Вася, я Дубровский!
Маркиз грациозно вел герцогиню под локоть, будто прогуливаясь с ней по набережной Тель-Авива. Счастье плескалось в его бессовестных глазах.
Мы приглашены на ужин к его величеству, невинно сказал он, любезно помогая другу подняться.
Герцогиня из вежливости также сочла нужным посочувствовать страдающему Циону: