Светило яркое утреннее солнышко. Рассветный туман неохотно отступал перед его теплыми лучами, прячась в сырых лощинах и на дне глубоких оврагов. Дремучий лес, раскинувший зеленые дубравы по обеим сторонам проселочного тракта, пробудился ото сна и наполнился голосами птиц и шелестом листвы. Всю ночь моросил дождь, и почерневшие от сырости деревья грелись теперь на солнце, избавляясь от лишней влаги.
Густо поросшая травой проселочная дорога петляла из стороны в сторону, старательно повторяя изгибы лесных зарослей. Жеребец Анджея шел по ней ровным размеренным шагом. Время от времени норовистый скакун порывался перейти на рысь, но его тотчас сдерживала рука седока. Даже легкая тряска доставляла молодому пану неимоверные страдания. У него «безбожно» болела голова после дружеской попойки. Прошлым вечером он увлекся и перебрал хмельного напитка, празднуя с сокурсниками окончание обучения в Краковской академии. После шести лет напряженной учебы получив, наконец, заветный диплом лекаря, сын знатного шляхтича возвращался в родительское поместье под Гродно. Его товарищи участники вчерашнего застолья остались отсыпаться в придорожном трактире. Дальше им было не по пути. Расставание вышло бурным и веселым, продлившись далеко за полночь. Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!3 Последним, что запомнил в пьяном угаре Анджей, был осуждающий взгляд дикого вепря. Голова огромного кабана охотничий трофей хозяина трактира висела на бревенчатой стене питейного заведения. Потом юноша провалился в бормочущую на разные голоса темноту. Краткий миг забытья, и вот его уже будит зевающий трактирщик. Только начало светать, когда «дипломированный лекарь» покинул гостеприимное местечко и выехал на лесную дорогу. Дальше панычу предстоял неблизкий путь в одиночестве через знакомые с детства места. Они с отцом частенько гостили у здешнего державцы4 и охотились в Припейском лесу.
Рука об руку с головной болью юношу мучила невыносимая жажда. В висках у него стучало, а язык с трудом ворочался в пересохшем рту. В довершение ко всему, временами панычу чудился приглушенный колокольный звон. «Все, я больше не выдержу», в который раз подумал Анджей и потянулся к притороченной к седлу кожаной фляге.
Впереди показалась дорожная развилка.
Паныч взял в руку флягу и принялся задумчиво ее разглядывать, как будто видел в первый раз. Ладонь ощущала приятную прохладу полного живительной влаги сосуда.
Из леса к развилке выехала телега, запряженная малорослой лошадкой мышиного окраса. Правил ею пожилой мужчина, одетый как обычный селянин: темно-бурая свитка5, полотняные штаны и кожаные постолы6. Голову возницы покрывала широкополая соломенная шляпа брыль, из-под которой выглядывал хрящеватый нос и далеко вперед выступающий подбородок.
В телеге на охапке сена лежала девушка. Ее бледность и неподвижная поза наводили на мысль: «Мертва или, по крайней мере, без чувств». Тело в повозке сильно тряслось и подпрыгивало на ухабах. Голова девицы при этом безвольно качалась из стороны в сторону. После очередного сотрясения девичья рука перевалилась через край телеги и повисла в воздухе. «Мертва», уверенно определил Анджей. Он вдруг отчетливо вспомнил признаки трупного окоченения и почувствовал, как вчерашний хмель стремительно покидает его голову. Вот, когда пригодились медицинские знания, полученные в академии! Паныч резко осадил Гнедка и внутренне напрягся, обхватив ладонью рукоять сабли.
Селянин равнодушно взглянул на встречного путника и остановил повозку. Спрыгнув на землю, он зашел сбоку и уложил руку покойницы на прежнее место. Вслед за телегой из леса выехали двое всадников. В одном из них Анджей узнал Зрибеду Хованского сельского войта7 из близлежащего местечка Логовицы, другой лысый с бандолетом8 на луке седла был ему незнаком. Увидев шляхтича, всадники придержали лошадей. Хованский признал в юноше давнего знакомого и приподнял шапку на голове, здороваясь, а затем что-то сказал своему спутнику. Лысый хмуро взглянул на паныча. Кивнув войту, он перехватил поудобнее ружье и направил лошадь в объезд телеги.
Анджей ждал приближения незнакомца, оставаясь на месте и ощущая растущее внутри беспокойство. Его жеребец нервно переступал ногами, словно чувствуя настроение седока.