Обоссался я! со стоном выдохнул парень.
Моча застыла на морозе вмерзла в кожу. Пришлось отправить в полковой лазарет.
Отдохнет. А то, глядишь, вообще комиссуют, с завистью сказал Грищенко.
Как в воду глядел! У новобранца началась гангрена, и его отправили в Забайкальск, оттуда в Читу, в госпиталь. Двое других, узнав новость, оживились, заговорили на своем языке. Потом пошел в наряд, охранять на морозе склад еще один азербайджанец. Тоже надул в штаны и нажил гангрену. Его тоже отправили в Читу. Третьего Гасана Лифанов приказал ставить в караулы лишь в теплых помещениях. Через какое-то время роту выстроили на плацу. Зачитали приказ по полку. Из документа следовало, что красноармейцы Ибрагимов и Мамедов совершили членовредительство, дабы уклониться от почетного долга советского гражданина защищать социалистическую Родину. Обоих осудили на пять лет лишения свободы. Тем же приказом ротному командиру Скопцову и старшему политруку Гохфельду вкатили строгие выговоры за слабую воспитательную работу с пополнением. Как ни странно, Лифанов вышел «сухим из воды». Колька, сказал Грищенко, что следовало бы написать начальству дивизии, а то и корпуса о художествах старшины.
Во-первых, не по понятиям. Стучать даже на таких упырей как Лифаныч не принято, ответил Миша. Во-вторых, что толку? Тамбовский, который в петлю полез, писал. Результат ноль! Самого же и посадили. Стиснуть надо зубы и дослуживать. Потом, «на гражданке», с уродом можно встретиться и разобраться! Служба с этим вурдалаком тоже немало дает. Крепче становишься, выдержка укрепляется, учишься себя в руках держать. Военной наукой лучше овладеваешь, чтобы Лифаныч не смог придраться, нарядов вне очереди навешать. Да и в случае войны пригодится. В мирное время тоже. Владивосток тайга окружает. Какого только в ней зверья нет! Медведи, кабаны, косули, тигры и даже леопарды. На одной охоте большие деньги можно зарабатывать. А у вас, в Пензе, какое зверье?
Волки есть, зайцы, птица всякая начал Колька и задумался. А ведь за убитого волка премию дают! Зайцев-птицу бить можно все прибавка к питанию.
С тех пор Казаков упорно овладевал стрельбой. Даже получил значок «Ворошиловский стрелок».
В снайперскую школу захотели, товарищ красноармеец? От дядюшки Лифанова отвязаться? с издевкой спросил старшина. Не выйдет! До самого увольнения в запас под моей командой служить будете! Сортиры чистить, грузить-разгружать, полы мыть, стены скоблить.
Пошел на х! Пошел на х! Пошел на х! про себя твердил Колька, как научил его поступать в таких случаях Грищенко, страшно боясь произнести эти слова вслух.
КУЛЬТУРА, БЛЯ!
Настал 1941 год. По весне, нежданно-негаданно, словно гром среди ясного неба, грянул приказ о переброске дивизии на запад. В бывшую часть Польши, ставшую ныне одной из областей Советской Украины. Вновь погрузочные работы до потери сознания. Затем долгий путь через всю Сибирь и европейскую часть России к новому месту службы. На одной из остановок, когда служивые вышли из вагонов покурить, да потоптать твердую землю, а не трясшийся пол теплушки Грищенко позавидовал:
Вам «европейцам» хорошо! Дембельнётесь через трое суток дома будете, а мне полмесяца до Владика пилить. Правда, до этого еще аж до сентября послужить придется
А вот и нет, товарищ командир отделения! неизвестно откуда возник вездесущий Лифанов, ехавший в командирском плацкартном вагоне. Есть приказ наркома обороны задержать увольняющихся в запас на три месяца. Так, что служить вам придется не до сентября, а до декабря! Приказ надлежит огласить завтра. Но я довожу его до вашего сведения сейчас, чтобы вы плохо спали.
Затем поезд покатил по бескрайним украинским полям, зеленевшим молодой пшеницей. Ночью остановились на какой-то станции. Началась разгрузка. Вкалывали все. Даже Лифанов и тщедушный Изя таскали ящики с патронами, гранатами, тушенкой. Затем рухнули в кузова грузовиков и спали до рассвета. Продрав глаза увидели населенный пункт со знакомым из песни названием Замостье.
На Дону и Замостье тлеют белые кости. Над костями шумят ветерки, завел кто-то замогильным, леденящим кровь голосом, каким пел неведомый солист с пластинки, крутившейся по трансляторам в военном городке.
Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки, дружно подтянули бойцы, марш кавалеристов, полюбившийся всем родам войск.