Не сметь жрать муку! двинул по носам Колька пару человек, заметив на их губах белые следы. В мучениях подохните! Подождите чуток! Накормят, как в санатории! Меня благодарите за то, что на хлебное место попали! Хозяин говорит: война скоро закончится. Тогда по домам поедем. А сейчас вести себя тихо, у деда не воровать, от работы не сачковать! Не то снова в лагере окажитесь!
Люди сносно поели, порозовели, смотрели на Кольку, как на бога. Потом он отвел пленников в сортир. Проинструктировал: сколько получат ударов палкой за опоздание, за непонимание приказов, за отлынивание от каторжного труда. Один из рабов все же опоздал.
Цвай минутен! глянул хозяин на часы и протянул Кольке трость.
Извини, братан! Сам виноват! Я вам, бм, как людям говорил, что нельзя опаздывать, с этим Колька дважды огрел по спине «нарушителя трудовой дисциплины». Мужики! Не вводите меня в грех! Я человек подневольный. Приказали бить бью!
Теперь Казаков сам стал начальником. Командовал пленными, загружал зерно в жернова, следил за качеством помола. Случалось, вытягивал кого-нибудь из норовивших не вовремя отдохнуть. Пленные имели номера, нашитые на гимнастерки. Кольку хозяин звал на немецкий манер Клаусом. За кирпичными заводскими заборами текла жизнь. Гнали по улицам Варшавы большие колонны пленников. В обратном направлении на восток текли колонны танков, грузовиков с пехотой. Это делалось для того, чтобы окончательно сломить поляков. Показать: какая мощь у третьего рейха, выбить из голов варшавян даже мысль о сопротивлении оккупантам. Богатые штатские немцы, как и колькин хозяин Август Коменский, род коего уже пару столетий проживал в Варшаве, подсчитывали барыши от поставок для немецкой армии. Казаков спросил старика, воспользовавшись его хорошим настроением, как тому удалось отсидеться в тридцать девятом году, во время войны?
Мы знали, что война скоро начнется. Обменяли злотые на рейхсмарки. Разъехались: кто в Великую Германию, кто в Восточную Пруссию, кто в Данциг (ныне Гданьск, Польша авт.). Через три недели вернулись. Правда, чернь растащила наше имущество. Ничего! Мы с сыном в сопровождении немецких солдат обошли окрестные дома. Все вернули. Однако пару стульев красного дерева, изготовленных в семнадцатом веке, быдло сожгло в печке. Холодно, видите ли, было! Получили еще лучше из имения какого-то польского графа.
Пошло зерно из России и с Украины. Вновь по варшавским улицам гнали красноармейцев, плененных под Киевом, Смоленском, Ленинградом. Гремели истерично-бравурные марши. Все мрачнее становились лица поляков и все радостнее немцев.
К Рождеству наша доблестная армия будет в Москве! объявил герр Коменский.
Значит, по весне будем дома! радостно зашушукались рабы, наивно рассчитывая на свободу.
Настал январь. Поутихли марши. Приуныли немцы. Москву не взяли. Зато оживились поляки. Поняли, что хваленый вермахт не такой уж непобедимый. Стали убивать германских солдат и офицеров на улицах. Сбились в партизанские отряды, начали пускать под откос военные эшелоны. Оккупанты отвечали террором. Как-то ехавший вместе с хозяином Колька увидел под стеной одного из домов десяток трупов. Среди них пару женских. «На этом месте был убит немецкий унтер-офицер», перевел герр Август надпись на польском языке, намалеванную над телами.
Потом снова настало оживление. Гнали взятых в плен под Харьковом, Новочеркасском, в калмыцких степях. Все чаще слышалось слово: «Сталинград». Вновь потекло зерно: украинское, донское, кубанское. Коминский прикупил еще рабов. Довольно шелестел новенькими банкнотами оккупационных марок. Клаусу-Кольке даже приказал подавать по две тарелки похлебки.
Однажды по осени Казаков вышел из отведенной ему коморки по нужде. С ужасом увидел пылавший завод, метнувшиеся от него и перемахнувшие через забор тени. Еще одна тень метнула бутылку с зажигательной смесью в халупу, где обретались военнопленные. Колька бросился на перехват. Получил удар ножом. Прикрылся рукой, которую обожгла боль. Поджигатель лихо перемахнул через ограду и был таков. Клаус отшвырнул доску, подпершую дверь. Выпустил рабов. Его перевязали. Как ни старался Казаков привлечь пленников к тушению огня, те, не шелохнувшись, тупо смотрели на пламя. Пока вызвали пожарников, пока они доехали, от завода остались лишь кирпичные стены. Следом приехали эсэсовцы и военные в черных мундирах гестапо. Прибыл переводчик, в коем Колька узнал господина Дубасова. У него были другие погоны, черный крест на шее. А вот левая рука отсутствовала. Владимир Петрович тоже узнал земляка, поздравившего его с новой наградой.