Казаков! Подберешь еще пару бойцов и по дороге пройдешь от полка два километра! приказал Мишка.
Три! поправил Скопцов. Смотреть внимательно! Действовать скрытно!
Колька подобрал своих, пензенских. Напросился и Вася Зайцев. Озираясь, пошли среди полей. Слова агитатора за сдачу в плен подействовали на Казакова, размышлявшего:
Вот, я иду. Не знаю куда. Не знаю: зачем? Может быть, пройдем километр, а не три, и все ляжем. Ради чего? Ради Сталина? Ради колхоза? Ради таких упырей, как Лифанов? Ради больших, отожравшихся армейских начальников, коим мало дела до простого красноармейца? Да, Скопцов, Изя дневали и ночевали с нами. К ним нет претензий, тем более, что от Изи лишь куски остались. А остальные? Командир полка ни разу за два года в казармах не был. Из дивизионного начальства раз за два года с проверкой приезжали. Дальше штаба полка шага не шагнули. Издевательства, доведение до самоубийства начальством покрывались. Боровшихся за правду в лагерях гноили. Дома крепостное право. Не нравится кулак или подкулачник, или еще какой-нибудь враг народа. Нужно ли отдавать жизнь за это? Тот же Изя лопотал о священном долге, защите социалистического отечества. А нужно мне социалистическое отечество? Может быть, придет немец, наведет порядок? Болтунов краснопузых к ногтю! Землю назад мужикам! Мельницу назад дяде Агафону! Да в и церковь не мешало бы батюшку вернуть! Не будет колхоза и зернохранилище не к чему! А, чтобы все это увидеть своими глазами, надо выжить! Хорошо бы, на немцев нарваться! Листовка пропуск в плен за обмоткой. Отсижусь
Немцы возникли как по заказу. Встали из кустов по обеим сторонам дороги, направили на красноармейцев автоматы. Словно по команде пензяки бросили винтовки. Протянули служивым в темно-зеленых маскировочных комбинезонах пропуски для сдачи в плен.
ПРЕДАТЕЛЬ РОДИНЫ
Немцы деловито и быстро обыскали пленных. Выгребли все из карманов, заставили снять ремни. У Васи Зайцева из голенища офицерского сапога, стащенного с кого-то из убитых командиров, выудили финский нож. Старший из фашистов укоризненно покачал головой, поставил синяк под глаз служивому. Погнали до населенного пункта, в котором совсем недавно размещался штаб дивизии. На окраине уже были вырыты окопы, направили в сторону колькиного полка стволы орудия. На улицах все еще лежали тела погибших красноармейцев и командиров. Под стеной одного из зданий распластались расстрелянные комиссары и евреи-интенданты. В этот дом втолкнули пленных. Командир разведчиков доложил офицеру, протянул отобранную у Кольки красноармейскую книжку. У остальных документов не оказалось вероятно выбросили.
Герр, гауптаман! (господин капитан нем.) позвал офицер.
От стола с полевыми картами отделился осанистый военный с лихо закрученными усами и черным крестом на кителе. Глянул в документ Казакова. Остальных приказал увести.
Значит, Николай Казаков, являешься уроженцем села Дубасово Керенского района Пензенской области? на чистом русском языке спросил фашист.
Так, точно, ваше благородие! вспомнил Колька фильмы о «проклятом» царизме и Гражданской войне, кои показывали по воскресеньям в сельском клубе.
Агафон Казаков тебе родня?
Родной дядя, ваше благородие!
Ну и как его стадо? Пасется, или его колхознички под нож пустили?
Дядя Агафон, отродясь, стада не имел. Он мельник! понял подвох Казаков.
Правильно отвечаешь! Агафон у моего отца мельницу выкупил. Прекрасная мука была у него. Живой?
Не могу знать! Когда заваруха с коллективизацией началась, его кулаком объявили и в ОГПУ забрали, соврал на всякий случай Колька. Мельницу колхоз, будь он неладен, загреб.
Батюшка Ферапонт все еще служит в храме? вновь спросил гауптман.
Батюшку Паисия и диакона Ферапонта перед самым началом коллективизации арестовали. Осудили за антисоветскую пропаганду и агитацию вновь понял подвох пленный.
Я их совсем молодыми знал, когда они только начинали службу в храме. А храм мой дед построил в благодарность Господу за то, что уцелел на Балканской войне (русско-турецкой войне 18771878 годов авт.). Из самой Москвы архитектора приглашал.
Колхозное зернохранилище там сейчас, угодливо заюлил Колька. Крест, колокола комсомольцы сбросили, иконы ободрали