Видимо, забавляясь, шофер не прерывал гудка, и тоскливый рев несся над рекой, заполняя лес, воздух, врывался в душу. Маша рванулась по берегу в одну сторону, в другую и вдруг с разбегу кинулась в кипящую водоворотами, рвущуюся реку. Голос крови звал зверя.
А сигнал ревел, ревел беспрерывно. Шофер не видел, не знал о трагедии, разыгравшейся здесь, на берегу. Из воды поднялась коричневая спина животного, одиноко взметнувшийся хобот; самка рвалась на призыв, не зная, что ревет железная машина. Спина показалась еще раз и скрылась в тумане…
— Маша! Маша!.. — метались в отчаянии Борис и Василий.
Река отвечала шумом и треском сталкивающихся деревьев.
И.Росоховатский.
Разрушенные ступени
Через несколько часов мы улетим отсюда. Как они будут вспоминать нас — эти существа, уже не животные, но еще не люди?
Они стоят неподвижно, полукольцом. Слегка шевелятся лиловые усы-антенны на их "головах" — так называет Ася треугольные холмы в центре туловищ. О чем они думают сейчас? О нас? О ракете? О себе?
Тускло отсвечивает густая жидкость в раковинах, которые они держат в щупальцах и с которыми не расстаются ни на миг. Это жидкость — их жизнь. Они не могут прожить и получаса, если не отхлебнут немного из раковин. Мне жаль их. Но это не только жалость. Они напоминают маленьких детей. Наши далекие предки когда-то были такими в пору детства Земли. Такими же беспомощными, безжалостными, отчаянно любопытными. Что влечет их от скрытых в недрах планеты озер с жизненосной жидкостью через извилистые пещеры на поверхность?
Может быть, в пещерах иссякли радиоактивные источники, и они не могут обходиться без света? Со дна озер они достают раковины. Тот, кто может лучше нырять и кому повезет, добывает раковину побольше.
Значит, он может дольше оставаться на поверхности. Если бы не это, они бы сдружились, им было бы легче выжить. Они и так держатся группами, когда возвращаются к озерам — через завалы в пещерах, через опасности. Но когда в раковинах есть жидкость, они боятся друг друга.
А потом снова объединяют усилия — для защиты и благополучного пути.
— Так они начали становиться разумными существами, — сказал наш командир Влад, и его слова прозвучали как неоспоримая истина.
Он всегда говорит так — мало, медленно и весомо. Я часто спорю с ним, и он всегда оказывается прав. Это меня бесит, заставляет спорить без надежды на успех. Другие улыбаются, даже Ася. А Влад молчит, чтобы потом одной фразой опровергнуть все мои доводы.
Тошнотворная правота невозмутимо стоит за ним, как тень. Неужели он ни разу не ошибется?
Впрочем, ему нельзя ошибаться — от этого может зависеть жизнь всех нас. И все-таки мне иногда хочется, чтобы он ошибся… И стал человечнее…
Одно из существ проявляет признаки беспокойства. Догадываюсь: жидкости в раковине осталось мало. Мне кажется, что если бы у него были глаза, я прочел бы в них тоску и страх перед возвращением в недра планеты, во тьму, к дымящимся озерам. Его подстерегают тысячи опасностей, щупальцы полурастений-полуживотных, притаившихся в пещерах, частые обвалы. Но он пойдет по этому пути снова и снова. Он уже не может иначе.
Поэтому мне трудно относиться к ним холодно изучающе, как Влад. Прощаю им индивидуализм и жестокость.
Помню, как один из них, задержавшийся на поверхности дольше, чем должен быть, попытался выхватить у другого раковину со спасительной жидкостью. Они дрались насмерть. Расплескали всю жидкость. Другие стояли, наблюдали. Не вмешивались.
Мы не могли ничем помочь. Передавали по радиокоду сигналы, просили других уделить хоть каплю из своих запасов. Они разбегались при нашем приближении.
Даже пробовали защищаться. Ася расплакалась: "Животные!" Я попытался проникнуть к озерам.