Жду вас в понедельник, прощается доктор и стремительным шагом уносится вглубь больницы. Филипп с родителями спускаются молча, и молчать так же приятно, как и касаться друг друга, ощущать живое тепло рядом. Юноше очень нравится ходить, просто переставлять ноги. Такая банальная вещь, а без неё мир совсем не тот.
Машина; ухабистые дороги; пробки; забитый автомобилями двор, в котором отец мастерски пристраивается в свободный закуток; запахи жареного лука, мяса и сигарет в парадном; громыхающий лифт, звон ключей в замочной скважине.
Ада приедет после университета, почему-то шепчет мама на ухо Филиппу. Тот удивлён, корчит в ответ рожу. Неловко разувается мелкую моторику восстанавливать ещё несколько месяцев и тут же направляется в свою комнату. Ему кажется, что он пропадал где-то несколько лет, хотя ничего не изменилось. Кровать в углу, книжные полки во всю стену, письменный стол у окна. Графический планшет перед староватым, но ещё не отжившим своё компьютером блестит новизной. Филипп купил его как раз накануне происшествия, даже не успел опробовать.
Полежишь, или пойдём кушать?
Давайте Аду дождёмся. Я пока тут. Спасибо, мам.
Она кивает и выходит. Филипп подходит к столу, садится в кресло. Пальцы дрожат. Глазами он находит карандаш, но не торопится его брать. Что-то внутри бунтует. Нет боится. Филипп размышляет, гипнотизируя карандаш.
«Не попробуешь, не узнаешь».
Пальцы движутся далеко не так ловко, как он привык, но тело карандаша замирает в ладони. Филипп берёт один из альбомов, открывает на чистой странице.
«Пусть будет груша».
Образ пузатого фрукта возникает сам собой: неоднородная кожица от бледно-жёлтого к зеленоватому покрыта бледными крапинками. Лежит на боку.
Первая неуверенная линия. Слишком криво.
«Может, начать сначала?»
Прямая линия. Вполне ровная. Ещё одна под ней. Ещё. Филипп увеличивает скорость, упражнение получается, и на его губах играет улыбка. Без передышки он возвращается к груше. Рисует быстро, не думая. Фрукт получается на совсем реалистичным, но Филипп не претендует на лавры реалиста. Некоторые друзья говорят, что у него «свой стиль». Смотря на грушу, парень понимает, что может рисовать. Навык не исчез. Умение и страсть с ним.
«Слава богу».
В прихожей голосит домофон. Ада. Филипп бросает карандаш в подставку, закрывает альбом и для верности сверху кладёт скетчбук. Он не хочет показывать эту страницу. Надо будет её потом вырвать.
Фил, дверь, это отец, проходя в сторону кухни.
Иду!
>>>
Видения настигают его спустя пару дней после возвращения из больницы.
Филипп восстанавливает распорядок дня: ранний подъём, завтрак, рисование, обед, прогулка или продолжение рисования, ужин. Вот и этим утром, отключив будильник и добравшись до ванной, он не глядя хватает щётку из серого стаканчика; Филипп не здесь. Он погружен в себя: рассуждает о начатом давно, но так и не законченном рисунке.
Высокая, нечеловечески вытянутая фигура с тонкими руками и ногами, одетая в белый балахон. Лицо скрыто в тени капюшона. Главная загвоздка фон. Он никак не желает рождаться, а идеи, которые приходят Филиппу в голову, кажутся притянутыми за уши.
«Может, густой лес? Банально. Холмы серые, мёртвые, думает он. Или развалины дамбы с пересохшим озером».
Мысленно накладывая один фон за другим, юноша отметает варианты. Нужно что-то простое. Но с подтекстом.
С кухни доносится грохот.
Филипп поднимает глаза и фокусируется на отражении в зеркале.
Он. Сильно постаревший. Череп гол и покрыт неровными пигментными пятнами: будто ребёнок хотел нарисовать континенты, но бросил рисунок, не закончив. Веки наползли на глаза, а брови разрослись и пучками торчат вперёд. Нос стал шире, ноздри настоящие пещеры. Уголки губ вытянулись вниз. Седая-седая борода, большая и лохматая. Лакуны зрачков пылают огнём. На руках бледные следы плохо отмытой краски. И морщины. Целые легионы морщин. Словно когда-то в этом старике человека было больше, но его потихоньку высосали, а кокон обвис.
Видение всё длится. Филипп не может отвести взгляд. Входит мама, легонько отталкивает его в сторону.
Не лей зря воду, говорит она. Парень моргает, и наваждение пропадает. Молодой Филипп в отражении завороженно смотрит сам на себя. Его мама трясёт бело-оранжевый баллончик. Через пару секунд струя белой пены покрывает начавшую краснеть кожу.