Купалёвы, конечно же, хотели органично вписаться в интеллигентное общество жильцов, потому заранее прошлись по всем квартирам, извинились за шум и пообещали, что никаких работ после девяти вечера вестись не будет.
Соседей оказалось немного: пожилая семейная пара, до того чинная, что академическое прошлое в них не заподозрил бы только слепой; семья почти ровесников с двумя детьми-подростками; одинокая бабушка божий одуванчик и студент. Академики живут на первом, как и одинокая бабушка. Вот только у Купалёвых сложилось впечатление, что они даже не подозревают о существовании друг друга. Студент, бледный худощавый юноша, вечно расхаживающий в чёрном пальто с поднятым воротником, оказался настолько застенчивым, что говорил с новыми соседями через закрытую дверь, да и то отделался парой слов. Благодушное семейство занимало третий этаж целиком. Скабрихины встретили пополнение парадной радушно и позвали Купалёвых в гости: «Обязательно-обязательно, нужно же знать соседей в лицо», но точной даты не назвали, и приглашение как-то забылось.
Знакомство свели и с консьержкой Лидией Петровной. Словно Цербер, она стерегла покой дома, цепко всматриваясь в каждого, кто смел переступить порог парадной. Одинокая бабушка с первого этажа поделилась сплетнями об аристократическом происхождении консьержки: дескать, Лидия Петровна представительница старого дворянского рода, который чудом пережил и семнадцатый, и тридцатые. Консьержка с серым, бесстрастным лицом всегда читала книгу, обложку которой скрывала за обёрткой из газеты, и была подчёркнуто вежлива и строга со всеми, включая обитателей дома. Своим поведением она сначала насмешила ремонтную бригаду, нанятую Купалёвыми, а затем испугала, появившись у входной двери ровно за пять минут до положенного тихого часа. Бригадир, грубоватый, но добрый лысый дядька, привыкший трудиться руками, хотел задобрить Лидию Степановну чаем да конфетами, но консьержка была непреклонна и продолжала кошмарить ни в чём не повинных строителей, что стоило Купалёвым пятипроцентной надбавки.
Когда последние коробки разместились в просторной гостиной, Купалёвых настигло осознание. Большая и просторная квартира с видом на Фонтанку, с фантастическими высокими потолками казалась осуществившейся мечтой. Каждому досталась своя комната: Катерине Матвеевне, живущей вместе с сыном с тех пор, как ушёл из жизни её муж, Игорю и Юле, мальчишкам младшему Мите и старшему Сашеньке. Кое-как разложив вещи и заказав еду на дом, Купалёвы собрались в просторной гостиной: просто сидели все вместе, боясь спугнуть счастье. Казалось, что уж в этой квартире всё будет по-другому, жизнь начнётся какая-то свежая, новая и небывалая. Такая, о которой снимают кино.
Так оно, в сущности, и оказалось.
>>>
Александр Купалёв появился на свет тринадцатого февраля. Бабушка по отцовской линии, Катерина Матвеевна, узнав дату рождения внука, сразу подумала, что ребёнок будет «холодный», но мысль вслух не озвучила.
С ранних лет Сашенька, а никак иначе дома его не называли, вёл себя на удивление тихо и отстранённо. Он редко кричал будучи малышом, так что родители заподозрили у него какие-то психические проблемы. Юля долго ходила по неврологам и психиатрам, пока все ответы не сложились в успокаивающую мантру: «Всё с вашим ребёнком в порядке. Просто он вот такой у вас тихий. Считай, повезло!»
Сомнения нет-нет да задевали материнское сердце, но когда Сашенька пошёл и заговорил, когда начал читать, много раньше сверстников они улетучились. К тому же на подходе был ещё один ребёнок, фокус понемногу сместился в сторону младшенького, Мити, который родился с подозрением на водянку. Новый виток записей на приёмы к врачам, сидения в очередях и консультации захлестнули молодую мать. Сашенька сначала перешёл в зону компетенции отца, хоть и любящего сына безмерно, но вечно занятого и уверенного, что «всё с Сашкой хорошо», потом бабушки. Катерина Матвеевна хорошо относилась к внуку, её нельзя было упрекнуть в недостатке заботы, но, не чувствуя от мальчика тепла, она, сама того не осознавая, относилась к нему с прохладой. Поведение Сашеньки оставалось прежним. Взрослые убеждали себя, что старший всё понимает. Но ошибались. Взрослые вообще часто ошибаются насчёт детей.
Сашенька злился.
Он наблюдал за тем, как вихрь теплоты и заботы закручивается вокруг болезненного Мити, который на поверку оказался здоровым. Сашенька видел, как маленький уродец верховодит родителями, срываясь на крик по малейшему поводу; читал в карих глазах брата насмешку над своим жалким положением. Всё-таки их связывали другие узы, нежели дитя и родителя. Четыре года разницы. Сашенька помнил то время, когда внимание взрослых было приковано к нему, и уж он-то им не злоупотреблял. Потому Сашенька и возненавидел Митю. Он считал, что каждая улыбка, заливистый смех, нелепые попытки младшего встать направлены только на то, чтобы отнять те крохи родительской любви, что ещё доставались старшему. Сашенька отмечал про себя, что с Митей чаще гуляют, бегут к нему чуть что, отдают всё, чего бы он не пожелал. Кроме одного.