Подвел меня к большой иконе в глубине храма и сказал:
-- Здесь.
И снова, будто бы от одного лишь прикосновения его тонкой легкой руки, свечи взялись ярким пламенем. В их свете проступил лик святого Георгия-победоносца.
-- Верно ли возжены свечи? -- спросил он.
-- Да, -- кивнул я. -- Кто вы?
-- Называй меня отцом Андреем, -- ответил он. -- Есть ли у тебя просьба ко мне?
-- Помолитесь за меня и моих товарищей, отец Андрей. Нам предстоит очень трудное дело.
-- Чисты ли помыслы твои? -- спросил он.
-- Не знаю.
-- Веришь ли ты в праведность дела твоего?
-- Не знаю.
-- Жаждет ли душа твоя мира?
-- И даже этого я не знаю.
-- В смятении дух твой. Я буду молиться за тебя и други твоя.
Я вышел. С порога оглянулся: в полумраке храма ярко горели семь свечей
Когда мощный серебристый джип "патрол", выделенный в мое распоряжение начальником управления, пропылил по проселку и свернул на асфальтовое шоссе, ведущее к Москве, я обернулся на маковки Спас-Заулка, на золотые кресты над ними.
И подумал: "Какие же слова найдет он для молитвы за нас -- наемников и, может быть, даже убийц?.."
Было лето 1996 года. 14 июля.
Глава первая. Мой сын будет Президентом России, или Террорист во фраке от "Бриана"
В 1996 году праздник католической Троицы пришелся на воскресенье 26 мая. С самого утра ко всем кирхам и костелам Германии начали съезжаться крытые яркими разноцветными тентами грузовики, до отказа набитые березовыми ветками. Привезенные из специальных лесопитомников, они предназначены были для украшения храмов в этот день. Береза, как известно, символ Святой Троицы. Грузовики уже поджидали десятки прихожан со всеми чадами и домочадцами; они втаскивали охапки пахучих веток в притворы, а потом под руководством священнослужителей украшали ими соборные залы, где вечером должны были пройти торжественные богослужения. Работа шла споро, немного не по-немецки суматошно, но суматоха эта была какой-то особенной, праздничной -- такая царит обычно, когда наряжают рождественские елки.
Как и во всей Германии, праздничное оживление было в то утро и в одном из самых старинных соборов Гамбурга -- костеле святого Михаила, Михаэлискирхе. Построенный в стиле классического барокко, "Большой Михель" по странной исторической случайности возвышался своей статридцатиметровой башней между двумя районами Гамбурга: фешенебельным Альтштадтом и развеселым Санкт-Паули, где (как деликатно отмечалось в путеводителях и туристских проспектах) не существует никаких табу.
День этот выдался не по-майски хмурым, откуда-то нагнало туч, с Эльбы тянул несильный, но пронизывающий, как на набережной Невы, ветер; красный кирпич старых, построенных еще в середине восемнадцатого века домов, окружавших Михаэлискирхе и чудом уцелевших после бомбежек союзнической авиации в конце второй мировой войны, казался почти черным; медные, позеленевшие от вечной сырости крыши, веселившие взгляд в погожие дни, сейчас выглядели уныло-тусклыми.
Ближе к полудню, когда праздничная суета в соборе святого Михаила была в самом разгаре, в один из многочисленных рукавов Эльбы вошла белоснежная, новейшей постройки крейсерская яхта. Она стала на якорь в районе Альтштадта, метрах в семидесяти от берега -- швартовка непосредственно у набережных Гамбурга, да и то краткосрочная, разрешается лишь шлюпкам и легким прогулочным катерам.
Яхта была под английским флагом; на борту ее значилось название -"Анна" и порт приписки -- Ливерпуль.