— Натка, я хотел поговорить с тобой…
— Ну, и говори.
— Нат, это не телефонный разговор.
— А-а! У нас все разговоры телефонные! — и положила трубку.
Да, похоже, моя семейная жизнь дала приличную трещину. Я снова заказал разговор. Наташа долго не снимала трубку, потом звонки ей, видимо, надоели, и она сказала сердито:
— Слушаю!
— Вот ты и слушай, а не бросай трубку, — сказал я притворно веселым голосом.
— Слушаю, — сказала она грустно.
— Натка, ты зря сердишься. Я ведь не бездельничаю и не развлекаюсь. Дело паршивое попалось, — и торопливо добавил: — Но я все-таки надеюсь управиться с ним побыстрее и догнать тебя в Гагре.
Наташа молчала.
— Я прилечу на самолете, ты будешь встречать меня, и мы с тобой будем гулять и потрясающе развлекаться.
Наташа молчала.
— Ну, что ты молчишь? — не выдержал я. — Скажи хоть одно человеческое слово!
— А что я тебе скажу? — спросила она тихо, и я услышал, даже не услышал, а почувствовал, что она плачет.
— Наточка, Натка, ну зачем ты так? Ведь ничего же не произошло. Ну, плюнь. Я же через несколько дней прилечу.
— Брось, — сказала она незло, как-то очень устало. — Тебе, наверное, легче, когда ты считаешь меня дурой. У жен-дур и капризы дурацкие, поэтому с ними считаться не обязательно.
— Не пойму я, Наташа, о чем ты? Разве это так серьезно?
— Это — серьезно. Очень серьезно. А разговор у нас несерьезный.
— Почему?
— Не знаю. Ведь это от тебя зависит. А ты почему-то все время делаешь вид, будто разговор идет только об отпуске…
— А о чем же?
— О том, что мы, наверное, устали друг от друга.
— Прости, не понял?
— Понимать нечего, — сказала она тихо. И не сразу, словно собираясь с духом: — Я тебе давно уже хотела сказать. Нам надо разойтись.
У меня было такое ощущение, будто я с разбегу налетел на бетонную стену.
— Так…
— Поверь мне, будет лучше, — сказала Наташа.
— Так, — повторил я, стараясь понять ее слова. Сначала удивление, а потом пробуждающаяся боль хлынула на меня, как вода из размытой плотины. И я заорал в черную равнодушную решеточку микрофона. — Но почему, почему?
А телефонный диск десятью дырочками-зрачками смотрел на меня ехидно, и в ушах звенели слова: «У нас все разговоры — телефонные».
— Потому что людям, которые не любят друг друга, жить вместе — глупо и пошло.
— Но я-то люблю тебя!
— Любил. Привычка сожрала твою любовь. И, пожалуйста, не думай, что я истеричка. Дело не в отпуске.
— А в чем же, если не в отпуске?
Она вздохнула.
— Миллионы супругов проводят отпуск отдельно, и ничего не происходит. Дело не в этом. Дело в том, что ты перестал замечать меня дома.
— Что ты говоришь, Наташа! Ты же не девочка, ты же взрослая женщина!
— Да. Обычная женщина. Поэтому мне нужно, чтобы мой муж был обычным человеком, а не майором Прониным. Чтобы он ходил со мной в кино и в гости. Чтобы к нам домой тоже приводил гостей. А не прокрадывался со своими оперативниками поздно ночью на кухню пить потихоньку водку и есть холодные пельмени.
— Но мы же боимся тебя разбудить…
— А ты не бойся! — сказала она сердито. — Ты приходи с приятелями в такое время, когда нормальные люди развлекаются, а не спят.
— Но ведь с работы…
— Да, с работы, — перебила она. — Если бы ты был эгоистом, я, наверное, возненавидела бы тебя. Но ты ведь и себя не любишь. Для тебя есть один сумасшедший фетиш — работа.
— Это же неправда! Просто на моей работе нельзя по-другому!
— Может быть. Но я устала, — сказала Наташа грустно. — А ты по-другому не можешь. И претензии у меня, может быть, глупые, но я бы хотела, чтобы ты хоть иногда приносил мне цветы. Но ты всегда возвращаешься поздно. Цветов уже не продают. А украсть из чужого сада ты себе не позволишь. Это противоречит твоим принципам…
— Это разве плохо?
— Нет, хорошо.