Будто шелестели под легким ветерком деревья или когда что-то слышишь сквозь сон.
— Письмо, — повторила Гарсти, — оно было в маленьком ящичке шкатулки. Оно все еще там… Я положила его обратно… Я не хотела его читать. Но ведь ты их дочь!..
Ты имеешь право… Единственное письмо, которое получила твоя мать, потому что они и так были вместе. Она служила в женском корпусе ВВС. Ты это знаешь. Его убили раньше, чем он успел снова написать. Его самолет не вернулся. Он отправился в этот, как его называют, разведывательный полет, или что-то в этом роде… и не вернулся. Он не вернулся…
Гарсти долго молчала. Веки опустились. В комнате было очень тихо. Время шло…
И снова она заставила себя открыть глаза.
— Я видела в письме только одну фразу… только одну… но она заставила меня задуматься. Я никак не могла ее… забыть. В письме он назвал ее «моя жена»… «дорогая моя жена»… В самом конце письма. И я, конечно, сразу же подумала, что если они поженились, то Элингтон-хаус твой… Все здесь твое.
Смысл сказанного ею не доходил до Дженни. Она не могла в это поверить. Руки ее, державшие холодные пальцы мисс Гарстон, были по-прежнему совершенно спокойны. Казалось, разум не желал впускать эту новость, накрепко закрыв все двери. Дженни просто не могла поверить этому признанию.
— Если бы они поженились, она бы сказала, — возразила Дженни.
— Я тогда тоже об этом думала… Потом решила, что он предоставил ей самой сказать обо всем. Но она ведь ничего не сказала. Да это и не могло быть правдой… Не могло!
«Почему не могло?» — мелькнуло в голове у Дженни.
И прежде чем успела додумать эту мысль, она услышала свой собственный голос:
— Почему это не могло быть правдой?
Мисс Гарстон внимательно посмотрела на нее, с трудом чуть повернув голову.
— Я знала, что когда-нибудь ты меня об этом спросишь. — И сразу, словно в воздухе что-то затрепетало. — Я знала. Вот и настало время. Мне не хватило храбрости… Я… я так и не смогла решиться. Но я не могу умереть, не сказав тебе… Я так и не пошла в Сомерсет-хаус…
Я боялась…
— Но почему?
— Я так тебя любила…
Сердце Дженни болезненно сжалось.
— О Гарсти!
— Я думала… Конечно это было не правильно… Теперь я понимаю. Я боялась, что если пойду, и это окажется правдой… то, что они были женаты… Я думала…
— Не мучайте себя, Гарсти, не надо.
— Я должна… у меня мало времени.
— Завтра…
— У меня не будет «завтра». Я так и не пошла в Сомерсет-хаус… потому что они бы отобрали тебя у меня… Я не могла… этого вынести… потому что слишком тебя любила…
Веки снова опустились. Она долго молчала и понемногу успокаивалась. Вдруг ее рука дрогнула в ладонях Дженни и слегка шевельнулась. Глаза открылись.
— Ты родилась… здесь… в этой комнате. Она вернулась…
Дженнифер вернулась. Она ничего не могла говорить. Дом тогда стоял пустой. Не было ни миссис Форбс… ни мальчиков… Потому что дом, конечно, принадлежал ему. Ну а если Дженнифер была его женой, а он умер, значит, дом принадлежал ей и ее ребенку. Только она ничего не сказала… никогда ни слова об этом. Весь день сидела у окна. Делала то, что я ей велела. Нет, она не была больна. Во всяком случае — телом. Только все время будто была в полусне. У меня был этот коттедж, здесь мы и жили. Потом, когда приехали Форбсы — потому что теперь он стал наследником, — миссис Форбс пришла сюда поговорить со мной. Сказала, что глупо мне здесь оставаться, но я ей ответила, что у Дженнифер нет ни родных, ни денег… А у меня есть этот коттедж… Он мой… и никто не может меня отсюда выгнать. Она увидела, что я твердо все решила и бесполезно меня уговаривать. Дженнифер не поднималась. Когда пришел срок и родилась ты, сначала все было хорошо… Но в ту же ночь она умерла.
Мисс Гарстон опять долго молчала.