Никаких анкет и социологических тестов — Басов уверен в своей опытности, в умении раскрыть человеческую душу, прочитать в ней так необходимые ему данные. Обмен несколькими фразами — все, что ему нужно.
— Опомнись, Альфред, — советовал ему такой же банкир, но «стоимостью» поменьше. — Любой человек прямо-таки набит недостатками. Которые сейчас возведены в ранг достоинств. Честность срели них самое позорное явление. Абсолютно честными бывают непроходимые глупцы либо люди с поврежденной психикой. Ни те, ни другие тебе не подходят.
— Не подходят, — безулыбчиво соглашался Басов. — Поэтому ищу и… обязательно найду.
Собеседник пожимал плечами, когда Альфред Терентьевич его не видел, многозначительно вертел пальцем у виска. Дескать, свихнулся «баран», все равно ничего не выйдет, в конце концов «купит» какого-нибудь проходимца, который обдерет его, как липку.
Басов упрямо гнул свою линию — продолжал поиски. И все-таки добился своего!
Помог один бухгалтер, малозаметный старикашка, из тех, кто обращается с банковскими ценностями с такой скрупулезностью, будто они принадлежат не хозяину, а ему лично. Старик порекомендовал банкиру своего соседа по подъезду.
Федор Иванович Машкин, инженер по образованию и чиновник по роду деятельности, сам сомневался в своих инженерных познаниях. В конце семидесятых закончил институт, распределился в министерство, принял от ушедшего на пенсию предшественника ухоженный канцелярский стол со всеми причиндалами. Даже с набором карандашей и скрепок. Пенсионер постарался внедрить в сознание юноши нехитрую чиновничью науку.
Прежде всего, начисто вымести из головы все, чему научили в институте. Чертежи, расчеты конструкций, инженерная гидрогеология и прочие премудрости нужны «полевикам», которые непосредственно строят. Руководящим деятелям любого масштаба, тем более, министерского, они — ни к чему. Второе правило позаимствовано из армейских неуставных отношений. Я — начальник, ты — дурак, ты — начальник, я — дурак. Емко и правильно!
Еще — некоторые необходимые для кабинетной работы премудрости. В отношении «бумажки-букашки», умения принимать «благодарности» и обязательно делиться ими с начальством. Заодно Машкин усвоил деловой стиль писания бумаг. Директивных указаний и докладных записок, пространных докладов и коротких телеграмм, разгромных приказов с выговорами и поощрительных — с премиями и грамотами.
В порядке повышения профессионального уровня Федор Иванович не только освоил «образцы» чиновничьей продукции — еще раз перечитал Ильфа и Петрова. Даже в этих чисто литературных произведениях с"умел отыскать полезные для продвижения по служебной лесенке мелочи.
Жизнь наладилась. Машкин получил двухкомнатную квартиру, обставил ее стильной по тем временам мебелью, сам приоделся. Пришло время — женился. В коллективе уважали молодого, а потом — средних лет, инженера. Начальство в меру нахваливало, в меру поругивало. На то и начальство, чтобы воспитывать подчиненных, держать их на одном, заранее отработанном уровне.
Впереди — сплошная голубизна, без единной тучки. Живи и радуйся.
И вдруг «голубизна» помутнела. Грянули невесть откуда появившиеся реформы. Машкина по сокращению уволили. Куда податься? На стройку? Исключается, инженер-строитель из него, как из палки ружье. По примеру бывшего заместителя заведующего отделом двинуть в торговлю? Но в сложной науке «купи-продай» Федор Иванович разбирается меньше, чем в строительном производстве.
Зарегистрироваться на бирже, стыдно признаться, в качестве безработного он не решился. Предложат пойти на стройку, а Машкин — ни ухом, ни рылом — начисто позабыл обо всем, чему учили в институте, такого напорет — здание развалится, а прораба отправят на отсидку.