Видимо, упоминание об ожидающей его судьбе изрядно напугало, заставило разговориться.
Бабурин слушал осторожное повествование, автоматически выделяя более или менее значимые места, на которые он нацелит последующие свои вопросы. В остальном полагался на помощника, который бойко работал ручкой, стараясь не пропустить ни единной малости. Позже следователь несколько раз прочитает написанное, подчеркнет интересные особенности, пропустит протокол через свой мозг. Сейчас — первая прикидка по горячим следам.
«Отчалили» они от прорабки часов в девять вечера… точнее, без пяти девять. Водитель то и дело поглядывал на часы — торопился домой. У жены — день рождения, соберутся гости, он пообещал не опаздывать. Черт нашептал боссу желание побывать в своем загороднем доме, пообщаться с вонючим прорабишкой, лысым малоумком. Теперь придется оправдываться перед родней, подлизываться к рассвирепевшей супруге.
Поэтому Федоров, то и дело поглядывая на часы, мчался на предельной скорости. Сидящий рядом телохранитель поохивал, а развалившийся на заднем сидении хозяин нахваливал лихача. Любил банкир быструю езду, когда захватывает дыхание, кажется — поднимаешься над землей.
Он вообще сегодня был в необычно хорошем настроении. Во время деловых и не деловых поездок молчаливый, перемалывающий в голове проценты, курсы валют, акции, недвижимость, Басов, похоже, сейчас отдыхал от многотрудной банковской деятельности.
— Что, Максимыч, к жене торопишься? — подтрунивал он над водителем. — Небось соскучился, целых пять часов не видел и не слышал…
— Работа такая, Альфред Терентьевич, — угрюмо отбивался от хозяйских подначек Федоров. — Нынче — как потопаешь, так и полопаешь… Вот и спешу. Жена и есть жена, никакого навару — одни хлопоты… Но сегодня — особая статья — моей Гальке тридцать пять стукнуло. Дядья и тетки соберутся, телки с ее работы…
— Тогда все ясно и понятно. Жми, авось, поспеешь!
Водитель снова утопил педаль газа.
Хозяин молчал недолго. Видимо, хорошее настроение требовало выхода наружу, подталкивало к общению с телохранителем либо с Федоровым.
— Как тебе дом? Нравится?
Федоров с удовольствием бы помолчал — ночная дорога таит в себе множество опасностей. Тем более, на бешенной скорости. Выскочит на перекрестке такой же, как он, лихач, или выползет пьяный в дым тракторист на допотопном драндулете — подавай заявку на кладбище. Но хозяин желает поговорить, откажешься — обидится. А обида банкира все равно, что высунувшийся в башмаке гвоздь — станет колоть и колоть, пока не образуется нарыв.
— Так дома пока нету, Альфред Терентьевич — одни кирпичи набросаны… Однако, должен быть красивым… Когда еще образуется.
— Хочу вокруг него посадить деревья, — размечтался Басов, прикрыв глаза тяжелыми веками. — Плодовый сад: яблони, груши, вишни… Хочешь, возьму садовником? — неожиданно предложил он. — По совместительству с водителем. Поселишься с женой и детьми во флигеле… Обязательно скажу Любоньке: пусть раздобудет проект удобного флигеля… Пойдешь?
— Почему не пойти… Только трудно и машину водить, и за садом ухаживать — двойная должность получается…
— Деньги станешь получать тоэе двойные…
Исчерпав тему о будущем доме и посаженном вокруг него саде, Басов поворочался на мягком удобном сидении и неожиданно захрапел. Даже для его могучего организма последние дни оказались тяжелыми.
Где— то около десяти часов, точнее сказать Евгений Максимович не может -не засек времени, призывно заквакал сотовый телефон. Хозяин снял трубку. О чем говорил и с кем — неизвестно, только Федоров заметил — скулы Басова обострились, мешки под глазами потяжелели. Отвечал односложно: да, нет, постараюсь.
— Поворачивай назад, Максимыч, — приказал он, отключив связь.