Хожу вдоль рядов ещё только начавших темнеть восьмиугольных крестов. На них, само собой никаких фотографий: не в традициях староверов. Зато ниже «общинных кличек» типа «брат Иван» или «сестра Мария» вполне гражданские реквизиты в скобках: «Петров Николай Васильевич» или «Сидорова Татьяна Михайловна». И традиционный «прочерк между датами».
Я помню имена и фамилии некоторых из моих попутчиков. Удивительно, но они (имена и фамилии) не законспирированными стоят на полутора десятках крестов. А ещё на таком же количестве реквизиты тех, кого я «на законных основаниях подозреваю в причастности к соратникам по несчастью». Какие это «законные основания»? Ну, у всех свои, разные. У кого-то специфические имена, у кого-то такие же отчества, у кого-то запомнились годы и даже месяцы и дни рождения. Лично моих реквизитов нет ни на одном из встреченных крестов.
Я вижу себя, «альтернативного»: осунувшийся, сгорбившийся, почерневший лицом, исхудавший до скелета, наполовину седой, наполовину лысый. На мне, как на вешалке, висит давно истраченное обмундирование, «на все сто» напоминающее гардероб «кацет». У меня мозолистые руки, чёрные и грязные, расплющенные «систематическими упражнениями» с лопатой, кайлом и пилой. Я стою в строю таких же, как и сам, «кацет» пардон: «братьев во Христе». Идёт перекличка: вероятно, нас только что пригнали с работы. Всё идёт рапидом, но ощущение времени от этого не пропадает.