Внезапно у императора во сне просыпается способность читать чужие мысли, ибо, остановив зрачки глаз на очередном сенаторе, он, хотя губы сенатора жёстко сомкнуты, словно откуда-то издали, из другого измерения, слышит: «Ох, и озорной же этот арабский пройдоха!».
«Это я, что ли, пройдоха?» нет предела мысленному возмущению Филиппа.
«Ну, а то кто же! Не я же! смеет думать наглый и безответственный сенатор, по всей видимости, антигосударственник. М-да И вообще-то я сделал акцент на определении озорной, а не на ярлыке пройдоха! Каждый слышит, как он дышит! Ох, и озорник!»
В курии начинается большое брожение умов, как будто все в один миг научились читать мысли друг друга, чем сразу и воспользовались, словно применяя метод эконометрики. Поскольку всеобщая свара обходится без публичных заявлений, обвинений и без хамства, Филипп не педалирует тему и не выпячивает чужие провинности, однако с этого момента он навсегда утрачивает значительную дозу своей прежней весёлости.
*****
Неба всем вам в алмазах, сенаторы! продолжает креативить Филипп. А про перестройку моего родного селения в великий римский град в уже оглашал? Нет?
Курия Юлия, не поражённая громом, но изумлённая, на всякий случай безмолвствует.
Август набирает полную грудь воздуха и на одном дыхании возвещает:
Тогда оглашаю! Ведь гласность на дворе! Все заметили или никто? Я присваиваю бывшей Шахбе почётный статус римской Колонии!
Сознание императора окутывается духами и туманами, а также призраками детства. Теперь эти призраки так и норовят не только воскреснуть, но и обратиться в реальность. Однако чего не дано, того не дано призраками так и остаются.
«Ах, так?! Вот же вам всем!» думает Филипп во сне, мысленно грозит кулаком в зал и с торжествующим видом возвещает сенаторам:
С этого момента и до скончания веков Шахба будет называться
Филиппополем!!! единым победобесным возгласом взрывается вся курия Юлия. Да здравствует Филипп и его Филиппополь!
Своды здания дрожат и разносят эхо ликования, выбрасывая его не просто внутрь курии, но и вовне: в город и даже за его черту. Разносится повсюду: по всему Риму как державе, а не только Риму как граду.
Сенаторы рукоплещут и, как водится, в едином порыве поют гимн во славу Юпитера.
О, молний владыка, ты прежде всех
Правитель-отец,
По воле которого разом дрожат
Оба края земли,
Прими, о, Юпитер, наши дары.
Благосклонно взгляни,
Прапрадед аргосцев, на род царей,
Достойный тебя
Филиппу лестно, что все его таковым считают, хотя по поводу личности самого Громовержца терзают августа смутные сомнения: может, это и не Бог вовсе, а придумка древних необразованных и вообще малограмотных смертных.
«Мама родная! внезапно во сне осеняет императора. Это же меня сморил Морфей, и мне видится моё собственное грядущее! То, что меня в скором времени ждёт, и то, чего ни при каких обстоятельствах не случится! Может, и правда, согласиться на Юпитера? Громовержец как-никак многими веками апробирован! А приняв новое, можно неизвестно в какую историю вляпаться. Вдруг в болотную трясину засосёт. Там в формуле столько рисков и неизвестных!»
Среднестатистический римский человек, если во сне осознаёт, что он спит, тут же приходит в себя, пробуждается и открывает глаза, даже если приходится их продирать (в любой последовательности). Филипп, однако, не среднестатистический, он уникальный, а потому не пришёл в себя, не проснулся и век не размежил.
Мысли о будущем позволяют ему птицей Феникс возродиться из пепла прошлого.
Миражи это наша жизнь: Филиппополь вместо Шахбы
«Как журавль в тростниках
В бухте той Кусакаэ
Бродит в поисках пищи,
Так и я Как мне трудно!
Как мне трудно без друга!..»
Отомо Табито
В грёзах август взмывает ввысь, словно крылатый белоснежный ангел, перелетает в азиатскую часть Римской империи и, витая в облаках, глядит вниз на свой Что же там внизу? Хутор из двух-трёх мазанок, срубов, глиняно-каменных хижин, песочных или воздушных замков? Или эти точки на земной тверди всего-навсего убогие переносные шатры бедуинов, банальные для местных долгот и широт? Или это вообще шевелящиеся барханы, где белковая жизнь весьма своеобразна, минимальна и скорбна, но при этом нет человеческой?