Голова окликнутого, словно под гипнозом, резко задирается вверх. Значит, слышит, курилка! Теперь Филипп видит истинное лицо нового владыки империи, вглядывается в его мимику и черты, которые оказываются до боли знакомыми. Да это не лицо, а мурло! Мурло мещанина, вылезшее из-за спины Римской империи! Ряха! Морда! Гнусная и подлая физиономия!
Араба обуяет ужас. Да и не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. Ибо в роли императора одного из грядущих «тысячелетий» величаво, будто пава, выступает Гай Мессий Квинт Деций, который уже не просто Гай Мессий Квинт Деций, бывший некогда префектом Рима и претория, а август Гай Мессий Квинт Траян Деций. Пусть и не тот великий Марк Ульпий Нерва Траян конца I начала II веков нашей эры, однако Траян из III столетия, дьявол во плоти и чёрт его побери! Будет совсем кошмаром, если вдруг очнёшься, а на твоей руке гипс!
Траян! Траян! Траян! Как много в этих звуках для сердца римского слилось!
Это же знак Божий, чуть не задыхается от озарения во сне император.
Это грядущее, которое совсем рядышком. Вот оно его, как Деция, можно потрогать руками. Не просто притронуться, а ощупать. Щупать обеими пятернями столько, сколько хочешь и с любой силой. И оно, это грядущее, Филиппу совсем не нраву. Его ещё можно подправить, скорректировать, изменить, пройтись по нему опасной бритвой, в конце концов заявив: «Всё равно ничего не получилось!»
Однако
*****
Император дёрнулся, нахлебался воды и, рефлекторно вскакивая на ноги и отплёвываясь, проснулся. Бешено вертя вокруг головой, он пришёл в себя и понял, что всего-то третий день в Риме, что кошмары это иллюзия, миражи (пусть это и наша жизнь) и что сам он сейчас находится в частных термах Понтия (не Пилата). Однако возбуждение прошло не сразу: мужчину некоторое время потрясывало и потряхивало то мелкой, то крупной дрожью.
«Ещё не поздно всё изменить! подумал август, вспоминая призрак Деция Траяна, но тут же откатил назад. Так вроде и менять нечего Ничего же не случилось Просто дурной сон А верные люди мне наяву всегда потребны. Прочь иллюзии, аллюзии, миражи, галлюцинации и фантазии! Прочь повторы и тавтологии, плеоназмы и речевые избыточности! Остановись, воображенье, ты ужасно! Я вытащил Деция из грязи из дерьма в князи и он будет благодарен мне по гроб жизни своей, разумеется. Я-то Бог! И буду жить вечно: хоть на земле, хоть на небе, хоть в раю, хоть нет ад это не для меня, это место уготовано для других. Для плохих людей, а я хороший»
*****
Мужчина, опять принимая в ванне горизонтальное положение, непроизвольно застонал, словно от боли в зубах. Да так громко, что на этот раз в кальдарий шагнул хозяин терм, и, протягивая отдыхающему сшитые корешком пергаменты, трогательным и дрожащим от волнения голосом пролепетал:
Вот книжка моих стихов. Прочтите. Вы в один миг поймёте, что у меня вселенская душа. Стихи у меня писаны на тему Господа нашего, единственного и неповторимого! Не чета всем нечестивым Богам Пантеона
О твоей душе и виршах мне уже докладывали, отмахнулся Филипп, у которого у самого душа была переполнена круче, чем любая чужая, даже патриархова вселенская. О каком Господе речь?
Хм а говорите, что докладывали не похоже на это далеко от истины ещё дальше от правды путаясь в формулировках, смущённо забубнил сенатор Понтий. Хм Разве Оталиция вам не сообщала?
Сообщала! И не единожды! Я просто уточнял для верности. А ты как всуе смеешь вслух упоминать мою благоверную и привлекать её дух к нашему разговору? Это недопустимый полемический приём!
О простите меня, мой повелитель, я больше так не буду Это было в первый и в последний раз!
Станешь паинькой?
Не сомневайтесь!
Ты искренен?
А то!
Верю! В первый и в последний раз!
Простите, ради Бога! Я люблю и не просто люблю, а обожаю сильную руку! Понтий бухнулся ниц перед ванной, в которой лежал август. Явь сливается со сном, а сон с явью.
Но сейчас явно была явь, и Филипп это осознавал:
Так и быть, я прощаю тебя! Сам Господь прощает тебя! Поди сейчас вон и больше не греши!
А мои стихи?
Что «стихи»? Какие стихи?.. Ах, стихи!.. Продолжай писать свои вирши, если они будут не в пику мне, а во славу меня!
Они во славу Бога.