Теперь и Круглов, и Браилов могли быть спокойны за судьбу процесса, и не только исторического, но и судебного. Наличие «убойного» компромата не оставляла «невольным молчунам» Хрущёву и Маленкову ничего другого, как «явиться с повинной». Против такой формы работы с упрямым подследственным: «ты нам признание, а мы тебе явку с повинной» ни Круглов, ни Браилов не имели ничего. Даже в тех случаях, когда «явке с повинной» предшествовали недели «допросов с пристрастием». А всё потому, что они были практиками, а не «пришельцами с заоблачных высот абстрактного гуманизма и неконструктивного чистоплюйства».
Это надо же, на кого мы с Вами, Сергей Никифорович, «покусились»!
И Браилов ткнул пальцем в то место в документе, в котором говорилось о том, что Никита Сергеевич Хрущёв на ближайшем Пленуме избирается Первым секретарём Центрального Комитета партии. Георгию Максимилиановичу достаётся кресло Председателя Совета Министров СССР то самое, которое сейчас занимал Хозяин. Ну, а Лаврентий Палыч, судя по этим записям, «скромно» не притязал ни на что большее, помимо постов Министра объединённого с МГБ Министерства внутренних дел и Первого заместителя Председателя Совета Министров. В связи с этим оставалось лишь досрочно выразить глубокое сочувствие «везунчикам» Хрущёву и Маленкову в связи с их незавидной судьбой. Лаврентий Палыч, как никто иной, умел обращать чужой, временно счастливый, удел в горький, уже на постоянной основе.
Едем на Объект! поставил точку в смысле очередной «запятой» Браилов. Проанализируем с Хозяином информацию, а заодно и «приговорим» Пленум: люди-то ждут
Глава десятая
Чем ближе состав подъезжал к Тбилиси, тем больше нервничал Деканозов. Никаких оснований для этого, вроде не было как минимум, видимых а на душе, словно «кошки скребли». «Кошками» отрабатывали невидимые основания: то самое «шестое чувство».
Владимир Георгиевич аккуратно прошёл едва ли не по всем вагонам: тот, в котором он ехал, находился предусмотрительно далеко от вагона-ресторана. Ну, для того чтобы «в дороге» иметь возможность «познакомиться с народом». Деканозов не исключал того, что кто-то возжелает «знакомства» с ним: для отказа себе в здравомыслии он был слишком поколочен жизнью и даже Лаврентием Палычем. А такое дефиле ни у кого не должно было вызвать подозрений: человек идёт в ресторан, откушать рюмочку-другую, в честь, так сказать, «прибытия».
По пути Деканозов основательно «прощупал массы», и не только обитателей плацкартных «островов», но и завсегдатаев СВ. Предлоги он и не репетировал: выручал экспромт. То есть, многократно проверенные жизнью «домашние заготовки».
Осмотр не выявил, как будто, ничего подозрительного: Владимир Георгиевич сразу бы вычислил «хвост», каким бы «деликатным» тот ни был. Но спокойствия на душе не прибавлялось. Почему-то вдруг, совсем некстати, вспомнилась судьба многих «товарищей по работе». В целом: как образ.
И это, несмотря на то, что «благодетель» Лаврентий Палыч заверил его в том, что вопрос смены власти уже почти ответ.
Всё будет закончено в ближайшие два дня, напутственно сверкнул пенсне Берия. Врачи клятвенно заверили меня в том, что нет никаких поводов для беспокойства по поводу исхода Сталина: изойдёт, как миленький! Так, что, Володя, можешь ехать спокойно. Когда ты доберёшься до Тбилиси, по вокзальному радио передадут не только о прибытии поезда, но и о «глубоком горе, постигшем весь советский народ».
И Лаврентий Палыч рассмеялся, неуверенно поддержанный в этом нервным хихиканьем Деканозова. Жизнь в лице различных товарищей и господ неоднократно обманывала Владимира Георгиевича: почему бы не сделать это ещё раз? Тем более что соучастием такого формата он пятнал себя впервые за биографию.
«Лучше бы я остался завхозом на радио! «досрочно помянул себя» Деканозов, но тут же занавесил лицо скепсисом. И то: кто бы ему позволил остаться? И где: в стороне от эпохальных событий? Не Берия, так Маленков вспомнил бы о его пока ещё существовании. И последний вспомнил бы не для того, чтобы продлить это существование: в Кремле привыкли заканчивать начатое. Ни одна из жертв внимания кремлёвских вождей не выпадала из поля их зрения достаточно надолго.
Имелся и ещё один повод для самокритики относительно «завхозьей доли»: ведь Деканозов сам позвонил Берии после того, как его «попросили из органов». Сам напомнил о своём существовании, а то и «недоработке» в части него.