К исходу девяностой минуты с окончания разговора Старостина с Игнатьевым, наконец, раздался долгожданный звонок. Старостин, в продолжение всего этого времени «барражировавший» в непосредственной близости от телефонного аппарата, трясущейся рукой схватил трубку.
Подполковник Старостин! голосом, дрожащим подстать руке, доложился он. Правильно доложился и по форме и по существу. Всякие «Алло!» и «Слушаю Вас» были исключены априори. Сюда, на Ближнюю дачу Хозяина, «человек с улицы» позвонить не мог даже теоретически. Этим телефоном пользовались лишь те, кому это было положено по должности: руководители партии и государства, а также непосредственное начальство из Управления охраны.
Глаза всех присутствующих устремились на обескровленное лицо Старостина.
Да Да
С каждым новым «да» тональность голоса подполковника всё больше менялась с мажорной на минорную.
Я понял, товарищ министр Да Так точно: будет исполнено
В трубке давно уже гудели гудки, а Старостин всё ещё дрожал с ней в руках, словно контуженный. Браилов усмехнулся, даже не пытаясь маскировать усмешку: события развивались точно по плану. Теперь уже он не исключал того, что и Игнатьев, в последнее время набравший силу, не был зрителем в этом «действе». Даже в качестве «последней спицы в колеснице»: и без последней всё равно некомплект.
Ну, что он сказал?
Лозгачёв непочтительно дёрнул Старостина за рукав кителя. Тот даже не стал вздрагивать: надрожался за разговор.
Министр сказал что он не смог дозвониться до товарища Маленкова Велел ждать
Опять ждать! взорвался честняга Лозгачёв. Чего ждать? У моря погоды? Пока товарищ Сталин не это самое?! И какого хрена он звонил Маленкову, когда надо было звонить врачам?! Да положи ты трубку на место!
В манере, далёкой от начальственной, Старостин тут же водворил трубку и даже по ошибке вытянул руки по швам. Пусть на какое-то мгновение, но вытянул.
Ну, что будем делать?
Глаза Лозгачёва метались от одного лица к другому. Бутусова, Рыбин и Туков честно отводили глаза в сторону: ну, вот, не мыслители они были. Если бы Лозгачёв приказал, кого привести и даже «привести в исполнение» другое дело, а так Пока Лозгачёв «совершал обход глазами», Старостин оперативно вспомнил, что он начальство, и первым, хоть и неопределённо, пожал плечами. Уже как старший по должности: не в порядке ответа, а «руководяще указуя»:
А что делать? Надо ждать. Придумывать что-то сейчас на свою же задницу
Резон в этих словах был, и немалый, но Лозгачёв уже рвался к мысли. Он перестал маячить, но не перестал работать начальником: ну, вот, вошёл в роль. А, войдя в неё, он первым делом «расстрелял глазами» Старостина.
Чего? не понял тот, по привычке скользнув взглядом по ширинке. Но «проблемное место» было в порядке. Чего ты?
Дозвонись до Маленкова! жарко задышал ему в лицо Лозгачёв. Сам, не дожидаясь, пока это когда-нибудь сделает Игнатьев!
Едва лишь услышав подобное предложение, Старостин моментально опозорил всех актёров «ужастиков». По части достоверности.
Что ты, что ты?! Ты в своём уме, или нет?! Я, ничтожный сторож, маленький подполковник, буду звонить второму лицу в руководстве?! Вот так, вот, запросто?!
Лучше бы он этого не говорил: Лозгачёв совершенно забыл про Устав. Это позволило ему оскорбить ВРИО начальства не только словом, но и действием: он схватил подполковника за грудки.
Да не запросто, Старостин! Не запросто: ты ведь старший охраны! И случай чрезвычайный! Кому ещё звонить, как не тебе?!
Намёк был даже не прозрачный: убойный. Но Старостин не хотел умирать: ни от намёка, ни от результатов самодеятельности. К «убою» он был явно не готов. А если намёк, что и «убил», то лишь последние остатки и без того гипотетического мужества у подполковника.
Нет, нет и нет! высокохудожественно замотал он головой. И не проси! Я себе не враг! И никому из вас не позволю в смысле ну, быть себе врагом! Мне, то есть! Потому, что мне же первому и достанется «по первое число», а заодно и по все следующие! Скажут, ни хрена Старостин не умеет организовать работу!
В известном смысле он был прав: потому что это «скажут» было бы оргвыводом со всеми «вытекающими» и «втекающими». И «вытекало» бы исключительного из одного Старостина, пусть даже без кавычек и всего лишь в штаны. Но Лозгачёва было уже невозможно убедить, и он презрел не только доводы Старостина, но и его персону. Оплевал «руководство» взглядом, то есть. Для начала взглядом: потом уже шли не они.