(A propos: Григорию Моисеевичу ещё «повезло». Он был арестован только тринадцатого декабря пятьдесят первого года, а осуждён так вообще лишь четырнадцатого февраля пятьдесят третьего. Да и осуждён «всего» к десяти годам лишения свободы: неслыханная «гуманность» по тем «суровым революционным», пусть и давно уже не революционным или же «вечнореволюционным», временам. Правда, дополнительно к этому девятнадцатого декабря того же пятьдесят третьего года предполагалось лишить его учёной степени доктора медицинских наук. Но всё это были мелочи по сравнению с сохранённой ему жизнью. Местом отбывания Майрановскому определили Владимирскую тюрьму. На свободу он должен был выйти в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Конечно, при наличии к тому надлежащих физических кондиций и «доброго» начальства. А то, вон, некогда всесильный Мехлис умер в больничке Лефортовской тюрьмы. И уже неважно, что похоронен он был с почётом и даже на Красной площади.).
Начавшаяся опала Майрановского коснулась и Семёна Ильича. Правда, на этот раз, в отличие от мнимого «близкого родства с царём», никаких обвинений ему не предъявлялось. Просто через несколько дней после удаления Григория Моисеевича из лаборатории, Браилова тихо и без шума перевели в Лечсанупр. Формальные основания для этого у руководства имелись: Лечсанупр входил в структуру МГБ, кадров не хватало, а своими дипломами и степенью Семён Ильич дал «бдящим и надзирающим» достаточный повод для принятия соответствующего решения.
И потекли нудные медицинские будни. Конечно, без благодарностей Семён Ильич не остался и здесь. Правда, форма благодарности была не совсем той, на которую он всё ещё рассчитывал: исключительно материальной. И не только в денежных знаках, но и в натуре. В том числе, и «совсем в натуре». К сожалению, благодарило его не начальство, а всего лишь исцелённые им пациенты. Но, видимо, они были недостаточно «высокосидящими» для того, чтобы вызволить его из «лечсанупрского» «заточения».
Помог, как всегда, случай в лице тандема из начальника Главного Управления охраны генерал-лейтенанта Власика и его хронического остеохондроза. Поучаствовало в судьбе Браилова и неудовольствие Хозяина засильем «лиц кавказской национальности» в своём окружении. Так Семён Ильич вечный, как казалось теперь, майор МГБ попал в охрану вождя
Глава третья
Хрусталёв, проводи!
Из окна соседней с залом комнаты Браилов наблюдал за тем, как полковник МГБ Хрусталёв чуть ли в три погибели гнулся перед Лаврентием Палычем. Браилов знал о долгом знакомстве этих лиц: ещё во время Потсдамской конференции летом сорок пятого Хрусталёв «трудился» под началом Берии. Многое связывало этих людей, и не ниточками, а канатами, поэтому Лаврентий Палыч и осмеливался доверить своё бесценное тело чужим рукам. Хотя бы как опоре или дополнительной ступеньке «Мерседеса».
Полковник сначала помог влезть в роскошный чёрный «Мерседес» Маленкову, Хрущёву и Булганину, а затем бережно, как драгоценную амфору, поддерживая под ручку Лаврентия Палыча, пособил и тому разместить внушительные телеса на заднем сидении автомобиля. Когда Хрусталёв поравнялся глазами с дверной ручкой, Браилов заметил, как Берия выразительно посмотрел на него и коротко, но, как показалось Семёну Ильичу, многозначительно, кивнул головой.
Хрусталёв взяв под козырёк и держал до тех пор, пока машина с «кремледворцами» не скрылась из виду за КПП Ближней дачи. Затем он медленно повернулся вместе с выражением озабоченности и даже страха на лице. Выражение не ограничилось мельканием на лице: оно словно прилипло к нему. Даже не пытаясь демонтировать его, полковник глубоко вздохнул, и направился в дом.
Марфа уже убрала остатки былого «пиршества», благо, что и убирать особенно было нечего. Разве, что графины с недопитым соком: фрукты всегда находились в вазе на столе так пожелал Хозяин.
Сам вождь уже готовился отходить ко сну: на часах было четверть пятого утра. По давно заведённому порядку, то есть, без дополнительных инструкций, Хрусталёв доставил Хозяину пижаму, свежий номер «Правды» и закупоренную бутылку «Боржоми».
Пока Хозяин переодевался ко сну он всегда это делал сам, обходясь без прислуги Хрусталёв аккуратно развешивал в плательном шкафу сталинские китель и брюки того самого фасона, который Сталин предпочитал надевать до присвоения ему звания маршала.