Убить? Кукушку? А зачем?
Устал я. Не умолкала ни на минуту, он стал еще больше похож на совёнка. Но теперь, помимо смерти Леонида Аркадьевича, на встопорщенные перья его обрушилось еще и известие о том, что Верка Сердючка оказалась банальным трансвеститом. Нашел в лесу старое дерево, пораженное молнией. Сухостой уже полный. Может осина была, может еще что-то. Спилил, а там внутри дупло. А в дупле гнездо. В гнезде было яйцо.
А в яйце иголка?
Какая нахрен иголка?
Как в сказке про Кащея.
Нет, Кащея там не было. Было яйцо. Одно. Я как раз накануне читал детский журнал старый про Природу. Не помню, как называется.
«Юный натуралист»?
Может быть. Там как раз было написано, что дятел так гнезда делает. Решил забрать его себе и посмотреть, что выйдет.
И что вышло?
Вот это и вышло
Что «это»?
Положил яйцо под лампу. Через три дня вылупилась какая-то птичка. Щегол, не щегол. Чиж, не чиж. То ли скворец-переросток, то ли дубонос-недоросток. Одно было ясно, что не дятел. Сидел, клюв разевал и пищал так умильно. Начал я его кормить. Жучков всяких и червячков ему ловил. Он жрал как прорва и рос быстро, хотя так и не понятно было, что за птица.
Кукушка Мидвича, задумчиво произнес я.
Дядя настороженно посмотрел на меня, но уточнять, что за Мидвич такой не стал. Перевел взгляд на ставню-дуршлаг и продолжил:
Ходил за мною по дому и по двору. А потом заметил я, что он телевизор смотрит.
В смысле, смотрит? Сам включает и смотрит?
Да нет. Когда я смотрел, то и он наблюдал. Сядет так и то одним глазом в экран глядит, то другим. А потом стал я замечать, что когда он на заборе сидел и пел, то к нему воробьи и вороны прилетали и вокруг сидели молча. Посмотришь прямо как концерт какой.
А по пению, что за птица? опять попытался я внести ясность в происхождение птички.
Да не поймешь. Вроде как одной птицей поет, а потом вроде как другой. А временами вообще на искаженную человеческую речь похоже было. Причем на воробьев и прочую пернатую мелочь кричал он: «Чвиккеры, чвиккеры», а на ворон и галок: «Клюверры, клюверры».
Так он еще и различал их, что ли? И кстати, а с чего вообще ты взял, что это самец?
Да хрен его знает, но мне почему-то казалось, что это он. Начал он по всей деревне летать и прочие птицы стаями за ним. А потом стали кошки пропадать в деревне.
И много кошек пропало?
Все и пропали. А потом петух Степанов, попытался напасть на него. Дрянной был петух, драчливый.
Был?
Нашли его у Степана во дворе. Без головы и изрядно поклеванного. Степан как увидел, взбеленился и шандарахнул из ружья по сидящей на раките вороньей стае, дядя замолчал, погрузившись в себя.
И? не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовался я. Дальше-то что было?
Дальше? переспросил дядя, недоумевающе посмотрев на меня. Дальше?
Он не глядя взял бутылку и налил нам по стакану.
Земля ему пухом. Помянем, не чокаясь, опрокинул стакан в себя и вновь погрузился в раздумья.
Кого помянем?
Известно кого Степана. Сгорел двор его той же ночью. А над пожаром птицы кружились.
А что, у вас тут много ночных птиц?
Выходит, что много опять погрузился в тяжелые думы.
Подождав минут пятнадцать, от нечего делать следя за танцующими в лазерах лучей пылинками и даже став замечать в их движении ритм некой не слышимой музыки, я решил что будет вполне вежливо продолжить столько внезапно прервавшийся разговор и вновь разлил по стаканам.
Короче, всех тех, кто попытался уйти из деревни мы больше не видели, очнулся от звука наполняемых стаканов дядя. Тех, кто остался, но пытался ходить в лес тоже больше не видели. Во всяком случае, живыми. Голова бабки Дарьи, которая затеяла после всего этого кур рубить, две недели провисела на заборе. Потом только они ее убрали.
Они? Кто они?
Птицы, озвучил парящую в воздухе догадку дядя. Так и живем теперь. Я да две бабки уцелевших. В лес не ходим, доедаем прошлогоднюю картоху. Они нас не трогают.
А это как же? указал я на ружье и винтовку.
А что толку против целой стаи? Больно дробь-то с картечью поможет? От «винтаря» вообще пользы в этом деле никакой, пожевал картофелину. Супа хочется. Грибного, произнес неожиданно. А тебя кто послал сюда?
Послал?