А ты чего расселся, как в гостях? Дома дел невпроворот, а он погляди на него! брюхо себе набивает! А ну-ка вставай, лоботряс, сеном займись, живо! Токмо, гляди у меня, вилы на место верни потом, а не кидай, где ни попадя. Не приведи Господь оступиться на них, пиши пропало, окаянный, заживо погребу, где найду
Глава IV
Ангелина отвела сына в детский садик. Еще с утра заметила, что Антошка вялый, малословный. Не раз интересовалась, здоров ли, не болит ли чего горло, живот. Малыш качал головой, но в садик отправился без энтузиазма.
Воспитательница, принимающая детей, остановила Ангелину, проговорила полушепотом:
На днях Антоша нечаянно проговорился, что видел, как папа бьет вас. Это правда? не дождавшись ответа, подчеркнула с педагогичной чопорностью: Скажу вам, нас беспокоит психологическая атмосфера, в которой воспитывается мальчик
Меня тоже, резко ответила мать. Простите, но по-ра уже бежать.
На работу успела вовремя маршрутка была набита битком и везла пассажиров, не останавливаясь, до самого центра. В отделе сортировки никто не обратил внимания на Ангелину (ее вообще замечали редкий раз, и то исключительно по архиважным вопросам, когда требовалось обращаться лично). Загрузилась, как обычно, тяжелой поклажей из газет, журналов, бандеролей, писем и квитанций, вышла с Главпочтамта, на мгновение остановилась возле урны с мусором, чтобы выбросить в нее бечевки, срезанные с упаковок. Спиной ощутила на себе посторонний взгляд.
Трудиться спешу, проговорила Надежда сладким голосом сирены, дай, думаю, по дороге на почту загляну. Может, тебя увижу да посылочку передам, протянула маленький сверток. На вот, забери мне чужого добра не нужно, а мужского и подавно, добавила с переспелой иронией, что едва не поперхнулась от самодовольства.
Злая ты, Ангелина смерила ее презрительным взглядом, потому что одинокая, повернулась спиной и зашагала вперед.
Злая? опешила насмешница, выбросила сверток в мусорную урну, догнала обидчицу. Одинокая? А ты-то! ты сама-то нужна кому?
Да! обернулась молодая женщина с такой решимостью, что Надежда отшатнулась. Да, я нужна! Нужна сыну ему одному, и мне этого достаточно! Дороже него у меня никого в жизни нет, только ради него живу, дышу. И я не никому позволю, слышишь? никому! портить ему кровь, как всю жизнь это делали мне такие, как ты, такие, как мой муж и его мать. Сама я все стерплю любые оскорбления, унижения, побои. А за него, моего сына, всякого готова убить. Сама паду, а его защищу! Пусть кто попробует только худо отозваться о нем, оскорбить или, не дай бог, обидеть рукой приложиться, тому точно не поздоровится, умру, но в обиду не дам никому! Это мой сын, и я нужна ему, единственному человеку на этом свете, а больше ничьей любви мне не надо!
Глаза и щеки Ангелины горели, руки дрожали; говорила она тихо, но страстно и отчетливо, и каждое слово, как клинок, вонзалось в сердце ошеломленной Надежды.
Господи, Линка, никогда не знала тебя такой. Да ну постой же, задержись на минутку! Надежда попыталась схватить Ангелину за руку, но та посмотрела на нее таким тяжелым взглядом, что красавица растерянно отступила. Ничего не было, прошептала так тихо, будто опасалась, что кто-то услышит ненароком. С Мишкой ничего не было. Клянусь! Чуток хотела досадить. Зазвала к себе, намекнула раздеться, нарочно поцеловала его в шею, чтобы помадой наследить, а когда остался в чем мать родила, сказалась больной и велела убираться (он был такой пьяный, что все принял за чистую монету); бросила ему вещи, а трусы под кровать ногой швырнула. Так все и было. Да, мужик он красивый, но, клянусь, не в моем вкусе ласковых и заботливых люблю, услужливых и щедрых. К тому же ненавижу тех ничтожеств, кто на бабах кулаки чешет, сама бы такому котелок раскроила чем ни попадя
за столиком уютной кафешки, куда Надежда уговорила Ангелину зайти в знак примирения, красавица вдохновенно продолжала:
А ты молодец, Линка, я даже не ожидала от тебя такой смелости. Ты права: я такая одинокая, что временами волосы на себе рвать хочется. У тебя есть сын, ты любишь его, он любит тебя. А это такое счастье, настоящее, материальное, не придуманное! глаза ее увлажнились, но брызнуть слезой не решилась из-за дорогой туши, хотя и водостойкой. Впервые я забеременела в пятнадцать, еще в технаре. Пока живот не вырос, сделала аборт у одной повитухи, потому что в больнице отказались. Думала, все гуд бай, материнство! Нет, бог смилостивился: в первом браке снова забеременела, только не от мужа, а от любовника. Опять абортировалась, потому что за два года не понесла от мужа пустоцветом оказался. Развелись через год. Нашла другого не красивого, но состоятельного. Жила с ним честно, порядочно, ни с кем на стороне не шалила. Правда, родить больше так и не смогла видать, свое отходила, по глупости утратила священный женский дар. Со вторым тоже разошлась: выяснилось, у него родилась дочь от какой-то там, гм! девицы. Разошлись по-доброму, цивилизованно без скандала. Он оставил мне все квартиру, гараж (машину, правда, забрал), дачный участок, который мне и в помине не нужен. Вот так я и осталась коротать деньки незамужние, бессемейные, бессмысленные. Мужья бывшие до сих пор деньгами помогают, отзываются на просьбы. Но Права ты: никому я не нужна для серьезных отношений, заботиться мне не о ком, кроме как о самой себе. Надоело все так, что аж выть хочется. Порой просыпаешься, и жизнь не в радость: снова это тело, глаза, волосы, руки с маникюром все опротивело до жути. А куда деваться, от себя ведь не убежишь! Надежда не вытерпела, расплакалась; Ангелина участливо прикоснулась к ее руке, погладила пальцы: