Мне оставалось лишь кивнуть в ответ на упрёки. Шпагин действительно утёр мне нос, всего лишь применив более тяжёлые, связанные через серьги и коромысло стволы и новый лентоприёмник своей конструкции с индивидуальными механизмами для каждого. Схему с перезаряжанием на выкате ствола и единой пластиной-затвором он оставил без изменений. Как и вспомогательный лафет. При этом получил практически те же габариты и вес, избавившись от сложного замедляющего механизма. Техническая скорострельность при этом выросла незначительно, до тысячи выстрелов в минуту и ПШ сейчас выходил в фавориты конкурса.
Берию, с его желанием показать НКВД в лучшем свете, я понять могу. На наркомат сейчас давят, причём, со всех сторон. И виноват в этом, поневоле, именно я. Провозглашённая верхушкой партии, с моей подачи, стратегия концентрации коммунизма в одной стране была принята народом далеко неоднозначно. Ведь одно дело нести свет учения на чужие земли. А делиться своими с пришлыми людьми уже совсем другое. Настроения у значительной части общества были сродни тем, что царили в кажущиеся такими далёкими времена коллективизации. Своим, кровным, делиться не хотелось, пусть это хоть сто раз правильно и разумно. Но сейчас процесс затрагивал буквально каждого, все слои общества, уже нельзя было опереться на городской пролетариат, чтобы принудить крестьянство, приходилось уповать на расчётливых и дальновидных и давить на жадных. В связи с масштабами явления борьба шла по всем фронтам, и в плоскости агитации, мне, к примеру, как «застрельщику», даже в постановочных рекламных короткометражках с разъяснениями, воспроизводящих сценарий «Сталиградской речи», сниматься пришлось, и, чего греха таить, репрессивными мерами. Видно, у 37-го и 38-го годов карма такая. Что в эталонной реальности они отметились массовыми арестами, что здесь. ЦК партии выдал установку на максимально жёсткую борьбу с болтунами. Любая критика «стратегии концентрации» приравнивалась к антисоветской агитации с обязательным осуждением на шесть месяцев по соответствующей статье. Если в компании заводили речь на эту тему и в ней находился хоть один стукачок, то он и первый сознавшийся проходили как свидетели, а остальные, вне зависимости от взглядов, получали срок. Хотя бы за то, что не донесли. Сажать принялись так ретиво, что тюрьмы к концу осени 37-го года оказались переполнены.
Массовые посадки с выдёргиванием из трудовых коллективов значительного количества людей, обходились недёшево советской экономике, упали темпы роста, что восстановило Госплан и хозяйственные наркоматы против НКВД. Шесть месяцев слишком малый срок, чтобы «болтуны» могли быть востребованы в структуре моего отдела, да и в ГуЛаге не могли такую массу «короткосидящего» народа перемещать в направлении всесоюзных строек и обратно. Слишком накладно выходило и давало большую нагрузку на транспорт. Верховный Совет ввёл «предварительную» поправку об отсрочке исполнения приговора. Временно наступило облегчение. Суды работали не покладая рук, но люди возвращались домой до весны, когда их можно было бы содержать хоть в палатках и найти подходящее занятие. Вздохнуло свободнее хозяйство, во-первых потому, что за выдающиеся достижения человеку приговор можно было и вовсе отменить, а во-вторых отсрочка давала время, чтобы найти в коллектив замену. Нашёл свои выгоды и НКВД. Срок небольшой, проще тихо отсидеть, чем пытаться снова агитировать или сбежать, усугубляя свою вину. Если ты, конечно, просто болтун, а не непримиримый враг советской власти! Так рассуждали в моём наркомате и не без оснований. В общем, принцип простой дать врагу проявить себя, а потом покарать без скидок и по всей строгости. Статьи о таких пойманных или уличённых повторно «рецидивистах», с приговорами на много лет за участие в антисоветской организации и побег, печатали на первых полосах газет, в назидание.
Неудивительно, что Лаврентию Павловичу, которым недовольны были все, и простой народ, за то, что чекисты не слишком-то разбирались в деталях, и Совнарком, за то, что НКВД изымал кадры и срывал планы, и ЦК партии, за то, что заткнуть всех говорунов полностью, несмотря на все усилия, не получалось, нужен был успех. Причём успех громкий, такой, о котором можно было заявить во весь голос. И это не могло быть раскрытием какого-либо масштабного заговора, поскольку, во-первых, арестов и так хватало, а во-вторых, даже если нарушить принцип «Сила в правде» и перегнуть палку, давление на высоких партийных функционеров второго и третьего ранга, большинство из которых идею «концентрации» или не разделяли, или пока принимали с трудом, могло совсем их оттолкнуть от сталинской команды и вот тогда заговор уже мог стать суровой реальностью. Да и потом, если всех посадить и охранять, то кто тогда будет работать? Успехи во внешней разведке, какими бы великими они ни были, нельзя оглашать. Оставался только мой отдел, но всё портила исключительно оборонная тематика. Ну не бомбами и ДОТами же хвалиться, в конце-то концов? Намекнув на малый двигатель, Берия сделал попытку подтолкнуть меня в нужном направлении, но я это дело провалил. И вот теперь нарком, у которого и так забот полно, приказал мне решить проблему самому.