Ни хера себе! вымолвил кто-то из зрителей.
Серый, ты чего разлёгся? Давай вставай! крикнул «дышок».
Серёга поднялся. На его лице уже не было улыбки, и взгляд наполнился злобой.
Ну, падла! произнёс он и бросился на соперника.
Костя отступил. Кулаки засверкали перед его лицом, и вновь удары обрушились вспышками. Опять сотрясения, опять искры! Опять привкус в носу! И звон, звон! Он замахал руками в ответ. Кулаки проваливались в воздух. Но вот кость встретилась с твёрдым, руку пронзила боль! А потом вновь пустота Противник упал.
Никто не проронил ни слова. Константин тяжело дышал. Серёга сел, вытер разбитый нос, посмотрел на испачканную кровью ладонь и произнёс:
Ну, сука, молись!
Он нащупал кусок арматуры и поднялся. Константин попятился.
Что, приссал? проговорил Серёга.
В его глазах было что-то животное, трусливое и оттого опасное.
Он махнул палкой её конец пролетел рядом с лицом Константина. Потом он замахнулся ещё, и Костя кинулся вперёд, закрываясь рукой. Железный прут опустился на кисть и плечо. Руку обожгло. Но Константин всё-таки ударил Серёгу, и тот повалился на спину, выронив арматуру. Костя сел на соперника. За жжением пришло онемение. И он впечатывал удары только правой рукой. Он бил, бил. И хотел вбить голову соперника в землю. Брызнула кровь. Серёга закрыл лицо руками, но Константин продолжал бить и стискивать зубы. А потом он услышал рычание, и только через мгновение понял, что это рычание издаёт он сам. Злоба захлестнула его так, что он уже не мог остановиться.
Э! Валим его! выкрикнул кто-то.
Толпа бросилась к Константину, но он схватил арматуру и вскочил на ноги. Лицо его было перекошено от гнева, и во взгляде появилось что-то зверское. Все остановились.
Ну, кто первый?! выкрикнул Костя и махнул грозным оружием. Кто?!
Никто не двинулся, тогда Константин посмотрел на Серёгу и выкрикнул:
Мобильник и нож!
Да пошёл ты, сказал тот.
Костя размахнулся и ударил. Арматура впечаталась в землю рядом с головой пацанчика.
Мобильник и нож! повторил Константин. Не то покалечу!
Он замахнулся, чтобы действительно ударить.
Ладно, ладно! выкрикнул Серёга и добавил: Сука, забирай!
Он достал смартфон.
Нож! Где нож?! Константин кричал, потому что охваченный яростью говорить он попросту не мог.
Да он у Губы, сказал кто-то.
Костя оглядел толпу. Кто-то смотрел на него со страхом, кто-то со злобой, но у некоторых он прочитал во взгляде уважение.
Он домой ушёл, ответили ему на незаданный вопрос.
Константин взглянул на соперника. Разбитые губы, разбитый нос, и всюду кровь: кровь на лице, на руках, на траве. Серёга тяжело дышал, из его рта вырывался пар. От переносицы под глаза уже растекались припухлости, изменяя очертания лица, делая его уродливым. И вдруг Костя испугался всего того, что натворил. И ему стало стыдно за то, как бил и как рычал. Он сунул мобильник в карман и пошёл прочь.
Вообще псих, услышал он за спиной, вот только тон был скорее уважительный.
Арматуру Константин выкинул, когда подходил к своему району.
Стыд за содеянное прошёл быстро, и на смену ему пришло чувство собственного достоинства и стойкое убеждение, что завтра он обязательно найдёт Губенко.
Но чем ближе он подходил к своему дому, тем меньше ощущал радость, так как предстоял разговор с матерью.
Костя тихонько провернул ключ в замке, вошёл в прихожую и прислушался. В гостиной тикали часы, в кухне гудел холодильник. Матери дома не было.
«И хорошо, подумал он. Хоть не придётся ничего объяснять. По крайней мере, сейчас».
Он повесил куртку на вешалку, снял кроссовки и прошёл в ванную.
В зеркале он увидел своё отражение. Лицо выглядело устрашающим: под глазом уже чернел синяк, на щеках темнели размазанные пятна крови. Костя высморкался, и бурые капли оросили эмаль. Потом он открыл кран и сунул ладони под струю, в слив раковины устремился грязно-розовый поток. Сморкаться было больно, и вновь появился специфический привкус в носу. Болела переносица, болели губы, и разбитые пальцы плохо слушались.
Когда он вышел из ванной и прошёл в свою комнату, то вновь увидел отцовский взгляд. Он смотрел на него с фотографии, что стояла в рамке на столе. Она очень нравилась Косте, отец на ней получился таким, каким был в жизни: уверенным и сильным. В форме капитана третьего ранга он стоял на палубе родного эсминца, а позади него бушевало море. Волны были такой величины, что казалось, они вот-вот разобьются и зальют палубу. Но отец держался рукой за фальшборт и улыбался.