Все противоречия философии, которые нам так щедро демонстрирует история есть противоречия «возможности», которые приобрели истинность вследствие того, что их создатели находили одно из противоречий возможности достаточно приемлемым для своего эмпирического восприятия. Первым, кто обратил на это внимание был Ф. Ницше. Именно он научил многих понимать философию именно как личное, которое благодаря воле своего создателя становится общим12 Философия, изучающая человеческое так и не нашла метода, выявляющего человеческое. Философия определила, что есть философ, но, если вы внимательно присмотритесь к самому себе, то необходимо увидите, что разница между «обычным человеком» и философом лишь в содержании той «возможности», которая демонстрирует его и ваше бытие. Философ лично воспринимает то, что остается для обычного человека в кругу общественного безразличия, в той области, где нет причинной связи. Философ через боль, физическую боль, воспринимает «истины», о которых многим достаточно констатации, точно так же, как любой обыватель испытывает неудобство, когда речь идет об урезании его «куска хлеба». И в том, и в другом случае срабатывает зеркальный механизм: «возможное» реализуется в действительное, но качество «возможности» (если здесь вообще приходится говорить о качестве) существенно разное, как и различны формы существования этих двух типов людей
Итак, философия сыграла свою роковую роль расширила пределы человеческого до бесконечного, низвергнув человека в лабиринт, где минотавром является истина. Первым в истории это стал понимать Платон, именно он задумался над тем к чему ведет вообще такая ситуация расширения «круга человека». Спасение, которое он увидел было гениальным по своей природе, оно общеизвестно, но ни разу со времен первой неудачной попытки никто не попытался осуществить его вновь, это идеальное государство Платона. Учение об идеях есть учение о бытие в возможности как таковом. Сразу оговоримся, следует понимать, что в то время, когда это учение формировалось, любое действие человека было лишь частью общего процесса, который есть божественность, это Фалес: «Все кругом полно богов». Поэтому божественная природа идей для того времени все равно, что наша слепая вера в законы механики сегодня. Платон великолепно описал соотношение общественного и индивидуального, более того он предложил в своей философии не просто формировать бытие возможности, посредством описания идей (которое, кстати, никогда бы не выходило за рамки опыта, не создавало противоречия между общественной догмой и личным восприятием), но также обеспечивать зеркальность реализации идеи в действительность. Механизмом этой реализации стало идеальное государство, которое гарантировало стабилизацию мира. Идея идеального государства нашла свое «воплощение» только в одном в «уголовном праве», здесь и жесткий набор идей (составы преступлений) и философы, которые дистанцированы от жизни и занимаются формированием этих идей (законодательная власть), и стражники, лишенные права собственности, поставленные в узкие рамки своей «возможности» (работники правоохранительных органов, ограничения по службе которых в отношении их имущества и есть это отсутствие собственности), и прочие, те, кто всех их обеспечивает (налогоплательщик). Теория Платона это форма бытия, которая является самодостаточной в рамках абсолюта и убогой в рамках частности. Последующие поколения так и не поняли, что мерой счастья является не мера получаемого, а степень реализации должной «возможности» в действительность Философия должна обеспечиваться принуждением, неважно в какой форме, иначе каждое противоречие мысли, реализуясь в действительность, будет приводить в лучшем случае к спору, в худшем к войне
«Возможность» всегда реализуется в действительность. Действительность есть все то, что может быть воспринято с помощью чувств. Нельзя назвать действительность формой, здесь мы последуем за Кантом и назовем формой то, «благодаря чему многообразное в явлении может быть упорядочено определенным образом»13, оставляя пока в стороне вопрос что же есть форма. Это вопрос принципиальный, так как, например, Аристотель усматривал форму именно в действительности, но при этом предметом того типа философствования были именно формы, как статика, процесс формирования был настолько автоматизирован, что ускользал из виду и, если о нем и говорили, то только в самом первоначальном смысле, имея в виду первые акты божественного творения, которые в этом контексте были тождественны мифу. Процесс перехода «возможности» в действительность называется энтелехией (Аристотель). Здесь следует понимать, что и у энтелехии есть своя возможность, ибо энтелехия есть прежде всего процесс. Но мы привыкли видеть форму именно в результатах процесса, а не в самом процессе