Грабеж Бомба Что вы такое лопочете? помятое лицо Михаила Ардалионовича выражало беспросветную скуку, но голос был прекрасного тона, такой непременно должен покорять сердца зрителей, особенно дам. Вчера мне нездоровилось, потому из дома не выходил. Ни днем, понимаешь, ни вечером.
Да как же? А протокол?
Мутные глаза Столетова на миг сфокусировались на лице финансиста, но потом он брезгливо поморщился.
Нет, все равно не понимаю, что вы городите. Какой еще протокол?
Вы же при мне, сударь, давали объяснение квартальному надзирателю, Шубин побледнел и схватился за сердце.
Бог с вами, господа. Шутить надо мною вздумали? набычился Столетов. Говорю же вам, я вчера из дома не выходил! До самого спектакля.
Ах, видали вы такое? Скажите, да есть ли предел людской подлости, закипал финансист, еще больше бледнея. Денег казенных украл на двенадцать тысяч И брешет!
Актер сел, спустив с кровати голые ноги, отхлебнул еще вина.
Я понял. Обычно бывает, что мне изменяет разум, если выпью лишку. Теперь вижу, что и вы в опойной горячке теряете разум, потому и выдумываете подобные нелепицы.
Но деньги! Где же деньги?
Деньги? ощерился Столетов. Двенадцать тысяч, так вы сказали?
Да, да! Где они?
Послушайте Да если вы всю мою квартиру перевернете, тут и трех рублей не наберется!
Иван Лукич сделался страшен лицом. Непонятно было: то ли бросится на артиста, то ли свалится в припадке. Митя на всякий случай подступил к нему ближе, придержал за локоть. Хотел успокоить, но это возымело обратный эффект. Чувствуя поддержку почтмейстера, Шубин решился дать выход своей ярости. Он вцепился в отвороты парчового халата и закричал:
Верни деньги, сволочуга! Верни-и-и-и!!!
Столетов сперва опешил от такой наглости, но потом ответил геневно:
Да ты кто такой? Ты червяк. Захочу помилую, захочу р-р-раздавлю!
Положил свою широкую ладонь на вспотевший лоб Шубина и оттолкнул. Тот впечатался бы затылком в стену с афишами, но Митя успел его подхватить и удерживал в крепких объятиях, пока упрямый финансист пытался вырваться, пыхтя и ругаясь на все лады.
Скажите, любезный Михаил Ардалионович, почтмейстер решил свести разговор в иную плоскость, а заодно успокоить и артиста, поэтому добавил в голос елея, какой спектакль вчера играли в Малом? Я, знаете ли, давно не бывал в театрах, хотя прежде захаживал
Столетов отмахнулся от него жестом, каким обычно прогоняют назойливую муху.
Вам-то что за интерес?
Неужто забыли?
Что за оскорбительные намеки?! возмутился артист. Я, пока еще, в своем уме. Чего не скажешь о вас. Пришли непрошеными, поклепы наводите Я прекрасно помню, что вчера давали «Эмильку». Не люблю эту пьесу, мне там играть нечего. Знай, глаза выкатывай да ори погромче. Да и смотреть, как Машеньку щупают другие никакой радости. Другой разговор испанцы. Я в «Овечьем источнике» одну красотку за бочок ущипну, другую на колени посажу. А Ермолову, помнится, прижал, аж душа вон. Командору все дозволено!
Он захохотал, но в смехе этом не было веселья, одна злость. Артист упивался собственной значимостью.
Мармеладов, до того скрывавшийся в затененном углу, вышел на свет.
Г-н Столетов, обычно вы выбираете роли серьезные, трагические. Но, видимо, пришло время сменить амплуа.
С чего бы это?!
Вы же перед нами комедию разыгрываете. Убедительно, сыщик нарочито медленно похлопал в ладоши, изображая театральные аплодисменты. Я даже готов поверить вам на слово. Вот только Мы с приятелем поспорили, кем вам приходится тот бомбист, что замыслил это ограбление. Братом? Или сыном?
Столетов закашлялся, поперхнувшись вином. Вскочил на кровати, попирая ногами подушки и возвышаясь над сыщиком на две головы. Лицо актера налилось кровью, чуть не до черноты, а жилы на лбу взбугрились вот-вот лопнут.
Брат-бомбист? Вы, похоже, хотите втянуть меня в какой-то прескверный водевиль! Не выйдет! голос его заполнил комнату, выплеснулся в приоткрытое окно, раскатился далеко по двору, где другие жильцы и привратник Харитон внимали этому монологу. Не выйдет, господа! У меня связи при дворе! Я самого Потемкина-Таврического на ассамблее в Зимнем дворце играл! А вы хотите произвол учинить? Дудки! Вон отсюда, вероломные людишки! Па-а-адите про-о-очь!!!
Он задохнулся и замер, словно в ожидании аплодисментов. А когда досадные посетители скрылись за дверью, привычным жестом взболтал бутылку и, допив остатки, отшвырнул ее в угол.