Вот пожалуйста - можно написать, как он фашистов громил. Как метко пушки его по Берлину стреляли - дед-то еще и артиллерист. Или как он в гражданскую на вороном коне скакал с шашкой в руке... Хотя в гражданскую мой дед не воевал. Но разве это важно? В сочинении все можно написать, на то оно и сочинение.
От слова "сочинять".
ПОТРЯСАЮЩЕЕ ИЗВЕСТИЕ
В общем, дед слал нам бодрые письма, и папа с мамой отвечали ему тем же. Рапортовали, как мы живем, как строим электростанцию, как у нас хорошо и весело. А я должен честно сказать, что незаметно для себя перестал верить, будто дед когда-нибудь к нам приедет. И, хуже того, перестал верить, что дед вообще у меня есть.
И вот, как сейчас помню, пришел я от Анны Робертовны, с французского языка. Она меня еще изъясняться по-французски приучала, как могу. "Вдруг, - говорит, - к нам в поселок французы приедут, делегация какая-нибудь. Или, допустим, ты во Франции окажешься. И тебе надо про себя рассказать. Давай, мол!"
Я пыхтел, изъяснялся: "Ж'абит дан Сибир". Дескать, я живу в Сибири. "Мон пэр инженер". "Мой отец - инженер". И так далее. Я еще спросил тогда Анну Робертовну, как по-французски - дедушка. "Гран-пэр", - сказала она. Большой отец, значит, в буквальном переводе. Забавно. Я засмеялся.
- Говорят, у тебя дедушка - генерал? - спросила Анна Робертовна.
- Ага, - ответил я.
- Такого слова - "ага" - в русском языке нет, - наставительно сказала Анна Робертовна. - "Ага" - это по-татарски "барин, хозяин". Никогда не говори так - "ага", если хочешь быть по-настоящему воспитанным человеком. Отвечай: уй! Пардон, отвечай: да!
Ну, эта Анна Робертовна! Мама говорила, она в каком-то забавном институте до революции училась. Благородных девиц, что ли? И что за институт - смехота! Вот и меня благородным все норовит выучить. Но спорить я не стал.
- Уй, - ответил ей, - мой дедушка - генерал.
- Во французской армии, - затуманив глаза, сказала Анна Робертовна, если офицер обращается к младшему по чину, то тот откликается по специальной форме. Не "да" или "есть", а - "мой лейтенант!", "мой капитан!", "мой генерал!".
Анна Робертовна мечтала о чем-то, а я молчал, думая, как это сказать по-французски "мой генерал". Мон - мой, это я знал, а вот как будет генерал?
- Мон женераль! - сказала тогда задумчиво Анна Робертовна. - Мон женераль! Ах, как звучит!
Ну вот, я пришел домой в тот день, разогрел на плите суп, поел холодных котлет, как вдруг загремел звонок. Долго, протяжно. Я разозлился, думал, опять Кешка. Забыл задание в дневник записать, а теперь трезвонит как сумасшедший - это с ним часто случается. Закричал ему еще из кухни:
- Тихо! А то как дам!
Открыл дверь, а на пороге отец. Никогда я его таким не видел. Шарф из пальто выбился, шапка на самой макушке, того гляди, свалится, глаза сияют, дышит тяжело - мчался, наверное, по лестнице: ясное дело, не про бетон сейчас он думает. Но про что?
- Где мама? - крикнул отец.
Я плечами пожал. Странный вопрос! На работе.
Отец меня боком двинул, по комнате в грязных сапогах пробежал, прямо по ковру - вот от мамы достанется! - и за телефон схватился.
- Станция! - закричал. - Станция! Соедините с районом!
Потом на меня взглянул, словно только увидел, и закричал, будто в пятый раз мне команду подает, а я не слышу:
- Собирайся! Живо! Дед летит! Только что звонил!
МАМА ЗА РУЛЕМ
Мама сидит за рулем, крутит баранку, хватается за рычаг, которым переключают скорость, и причитает:
- Ну как же так, господи! Стыдища-то какая! Ждала-ждала, а в доме пусто! Хоть бы пельменей навертеть!
На нее забавно смотреть: модный берет на голове, красивый шарфик, накрашенные губы, а баранку вертит, как заправский лихач.
Дорога до города, где аэропорт, - ухабистая, с глубокими лужами, полными желтой, глинистой воды.