Новичков он не баловал и вместо ободрения - взглядом обращал назад дерзкий вопрос: "Как могут котлета с картофелем и сыр с латуком стоить пять шиллингов?" Во всем, что он делал, была обдуманность, потому что он ничего не делал спроста. В градусе поворота головой и глазами и в тоне, которым он отвечал "Yes, sir", можно было до мелочи знать лета, общественное положение и количество издерживаемых денег господина, который звал.
Раз, сидя один в кабинете с открытым, окном, я его спросил, позволяют ли здесь курить. Он отступил от меня к двери - и, выразительно глядя на потолок, он сказал мне голосом, в котором дрожало негодование:
- Я, sir, не понимаю, sir, что вы спрашиваете?
- Я спрашиваю, можно ли курить здесь? - сказал я, поднимая голос, что всегда удается с вельможами, служащими в Англии за трактирным, а в России за присутственным столом.
Но это был не обыкновенный вельможа, - он выпрямился, но не потерялся, а отвечал мне с видом Каратыгина в Кориолане:
- Не знаю, в мою службу, сэр, этого не случалось, таких господ не бывало, - я справлюсь у говернора...[хозяина (от англ. governor)]
Не нужно и говорить, что "губернатор" велел меня за такую дерзость конвоировать в душный smoking room [курительный зал (англ.)], куда я не пошел.
Несмотря на гордый нрав и на постоянно бдящее чувство. Своего достоинства и достоинства "Royal Hotel", главный Waiter сделался ко мне благосклонен, и этому я обязан не личным достоинствам, а месту рождения он узнал, что я русский. Имел ли он понятие о вывозе пеньки, сала, хлеба и казенного леса, я не могу сказать, - но он положительно знал, что Россия высылает за границу огромное количество князей и графов и что у них очень много денег. (Это было до 19 февраля 1861 года.)
Как аристократ по убеждениям, по общественному положению и но инстинктам, - он с удовольствием узнал, что я русский. И, желая поднять себя в моих глазах и сделать мне приятное, он как-то, грациозно играя листком плюща, висевшего над дверью в сад, обратился ко мне с следующей речью:
- Дней пять тому назад я служил вашему великому князю, - он приезжал с ее величеством из Осборна.
- А!
- Ее величество, His Highness [Его величество (англ.)], кушали лэнч [завтрак (от.англ. lunch)], ваш эрчдюк [Великий князь (от англ. archduke)] - очень хороший молодой человек, - прибавил он, одобрительно закрывая глаза, и, ободрив меня таким образом, поднял серебряную крышку, под которой не простывала цветная капуста.
Когда я поехал, он указал мизинцем дворнику на мой дорожный мешок, но и тут, желая засвидетельствовать свою благосклонность, схватил мою записную книжку и сам ее донес до кэба. Прощаясь, я ему подал гафкрону [полкроны (от англ. half crown)] - сверх взятого за службу, он ее не заметил, и она каким-то чародейством опустилась в карман жилета - такой белизны и крахмальной упругости, которых мы с вами не допросимся у прачки...
- ..Ба! - сказал я, сидя в стойле трактирного сада, служителю, подававшему мне спичку, - да мы старые знакомые!..
Это был он.
- Да, я здесь, - сказал Waiter - и вовсе не был похож ни на Каратыгина, ни на Кориолана.
Это был человек, разбитый глубоким горем; в его виде, в каждой черте его лица выражалось невыносимое страдание, человек этот был убит несчастьем. Он сконфузил меня. Толстое румяное лицо его, откормленное до арбузной упругости и полноты мясами "Royal Hotel'я", висело теперь неправильными кусками, обозначая как-то мускулы в лице; черные бакенбарды его, подбритые на пол-лице, с необыкновенно удачным выемом к губам, одни остались памятником иного времени.
Он молчал.
- Вот не думал... - сказал я чрезвычайно глупо. Он посмотрел на меня с видом пойманного на деле преступника и потом окинул глазами сад, деревянные скамьи, пиво, шары, сидельцев и работников. В его памяти, очевидно, воскресал богатый стол, за которым сидели русские эрчдюк и ее величество, за которым стоял он сам, благоговейно нагнувшись и глядя в сад, посаженный по кипсеку и вычищенный, как будуар...