И уж не помню, Витя ли читал или кто другой, только письмо это помню хорошо.
"Дорогой Витя! Я воюю очень далеко, там, где всегда холодно, где на горах лежит снег. Я воюю на море. Море это очень холодное. Я воюю на подводной лодке. Мы топим корабли фашистов.
Утром, когда мы возвращаемся к себе на базу, домой, мы стреляем в воздух. Один залп - это один потопленный транспорт. Два - это два потопленных транспорта. С нами вместе воюет мальчик, его зовут Шурик. Он еще не матрос, а юнга - сын флота. Мы его все очень любим. Все наши подводники шлют тебе привет. И просят, чтобы ты уповал на победу. Тебе шлет привет юнга Шурик".
Витя наклеил красную звезду на бумагу. И мы все вместе написали Витиному папе ответ"
"Дорогой папа и юнга Шурик! Мы живем хорошо. И мы уповаем, раз вы нам велели, хотя мы не знаем, что это значит. Мы все шлем привет юнге Шурику, отважному моряку и сыну флота. Пусть он нам пришлет фотографию.
Твой навеки сын Витя. И его товарищи".
Письма... Письма... Я помню эти письма-треугольники с адресами "Полевая почта", они, как птицы с обожженными войной крыльями, летели к нам, ребятам, у которых не было радом отцов и матерей.
А мы в Ташине, в детской колонии, не забывали, что идет война, ни на минуту не забывали. И когда разговаривали, и когда смеялись, и когда рассказывали сказки (мы тогда много рассказывали сказок. Сядем около печки, рассказываем).
Теперь я знаю, что значит слово "уповать", это слово очень старое, можно сказать старинное, и значит оно - надеяться, не терять надежду. "Уповать на победу" - верить в победу. Ах, как нам хотелось скорее увидеть эту победу, чтоб скорее вернулись наши матери и отцы, чтоб не погибли они...
...Была поздняя ночь, а мы с Витей не могли заснуть. На койке у окна плакал Валя Шевчук. Он закрывал голову подушкой, но все равно мы слышали, как он плакал. И не спали. И не решались подойти к нему. Я сказал Вите:
- Давай подбросим в печку полешек.
Огонь разгорелся снова.
Желто-красное пламя. Пламя! Где-то там, за лесом, и еще за лесом, и за речкой, за палями, оно было страшное, оно было - война. Охваченные пламенем, кружились деревья, тянулись ветками к небу. А с неба падали черные бомбы, и дрожала земля, горела земля.
- Вроде заснул... - кивнул Витя на Валину кровать. И вдруг зашептал: - Проклятые фашисты! Проклятые фашисты!..
- Эх, пацанам трудно на фронт попасть!
И вот тогда, в тот поздний вечер, мы размечтались с Витей об удивительном человеке:
- ...Он захочет и станет большой-большой - до неба...
- А захочет - станет маленький, меньше муравья, хоть куда пролезет! Малюсенький такой - не углядишь.
- И чтоб смелый, никого не боялся...
- Ну, это ясно!
- И сильный, как...
- Ага... как схватит рукой дом - поднимет, как дунет - все враги разлетятся. А смеяться начнет, так земля задрожит. Он смеяться любит...
- И чтоб добрый был...
- И чтоб белочек любил и этих... кошек или там... жуков малюсеньких.
- И чтоб никогда не умирал...
- Да. Никогда не умирал.
Мы этого очень хотели с Витей, и я спросил:
- А как ты, Витьк, думаешь: будут такие люди, а?
- Будут, конечно, только не скоро - лет через сто, а может, через тысячу...
- А вдруг мы его встретим пораньше, а?
Мы засмеялись, и Витя сказал:
- Ладно, закрывай печку, пошли спать.
Часть вторая
КАПИТАН ВЕДЕТ КОРАБЛЬ
ВТОРАЯ ПЕРЕЗВОННАЯ
Вига сказал, что не скоро - через сто, а может быть, через тысячу лет... Так он сказал тогда - я помню. Теперь прошло много лет. Я теперь вырос, стал взрослым дяденькой. И живу не в маленьком городке Ташино, а в большом городе, на улице Большая Почтовая.
У меня - вот смешно! - выросли борода и усы. Конечно, удивительно, после того как я был совсем-совсем маленьким.
Теперь я как-то уже привык, что стал дяденькой. И все кругом привыкли, так что, наверное, удивились бы, если бы я вдруг опять стал мальчиком.