Она давно взглядывала на Нержина со строгим неодобрением. Ей обидно было, что проходил вечер ее дежурства, а он никак не хотел использовать этого удобного вечера и даже не удосуживался обернуться в ее сторону.- Нет, у тебя-таки совсем вывернуты мозги, - отчаялся Рубин. - Ну, определи лучше.[53] - Да хоть какой-то смысл будет сказать так: скептицизм есть форма глушения фанатизма. Скептицизм есть форма высвобождения догматических умов.- И кто ж тут догматик? Я, да? Неужели я - догматик? - большие теплые глаза Рубина смотрели с упреком. - Я такой же арестант {призыва} сорок пятого года. И четыре года фронта у меня осколком в боку сидят, и пять лет тюрьмы на шее. Так я не меньше тебя вижу. И если б я убедился, что все до сердцевины гниль - я бы первый сказал: надо выпускать "Колокол"! Надо бить в набат! Надо рушить! Уж я бы не прятался под кустик воздержания от суждений! не прикрывался бы фиговым листочком, скепсисом!.. Но я знаю, что гнило - только по видимости, только снаружи, а корень здоровый, а стержень здоровый, и значит надо спасать, а не рубить!На пустующем столе инженер-майора Ройтмана, начальника Акустической, зазвонил внутриинститутский телефон. Симочка встала и подошла к нему.- Пойми ты, усвой ты железный закон нашего века: {два мира - две системы}! И третьего не дано! И никакого "Колокола", звон по ветру распускать - нельзя! недопустимо! Потому что выбор неизбежный: за какую ты из двух мировых сил?- Да пошел ты вон! Это Пахану так выгодно рассуждать! На этих "двух мирах" он под себя всех и подмял.- Глеб Викентьич!- Слушай, слушай! - теперь Рубин властно схватил Нержина за комбинезон. - Это - величайший человек!- Тупица! Боров тупой!- Ты когда-нибудь поймешь! Это вместе - и Робеспьер и Наполеон нашей революции. Он - мудр! Он - действительно мудр! Он видит так далеко, как не захватывают наши куцые взгляды...- И еще смеет нас всех дураками считать! Жвачку свою нам подсовывает...- Глеб Викентьич!- А? - очнулся Нержин, отрываясь от Рубина.- Вы не слышали? По телефону звонили! - очень сурово, сдвинув брови, в третий раз обращалась Симочка, стоя за своим столом, руками крест-накрест стягивая на себе коричневый платок козьего пуха. - Антон Николае[54] вич вызывает вас к себе в кабинет.- Да-а?.. - на лице Нержина явственно угас порыв спора, исчезнувшие морщины вернулись на свои места. - Хорошо, спасибо, Серафима Витальевна. Ты слышишь, Левка, - Антон. С чего б это?Вызов в кабинет начальника института в десять часов вечера в субботу был событием чрезвычайным. Хотя Симочка старалась казаться официально-равнодушной, но взгляд ее, как понимал Нержин, выражал тревогу.И как будто не было возгоравшегося ожесточения! Рубин смотрел на друга заботливо. Когда глаза его не были искажены страстью спора, они были почти женственно мягки.- Не люблю, когда нами интересуется высшее начальство, - сказал он.- С чего бы? - пожимал плечами Нержин. - Уж такая у нас второстепенная работенка, какие-то голоса...- Вот Антон нас и наладит скоро по шее. Выйдут нам боком воспоминания Станиславского и речи знаменитых адвокатов, - засмеялся Рубин. - А может насчет артикуляции Семерки?- Так уж результаты подписаны, отступления нет. На всякий случай, если я не вернусь...- Да глупости!- Чего глупости? Наша жизнь такая... Сожжешь там, знаешь где. - Глеб защелкнул шторки тумбочек стола, ключи тихо переложил в ладонь Рубину и пошел неторопливой походкой арестанта пятого года упряжки, который потому никогда не спешит, что от будущего ждет только худшего.