- Я бы тоже создавал что-нибудь такое, - достал из кармана носовой платок Гвоздецкий и стал тщательно и почему-то брезгливо вытирать лицо и шею, говоря: - Глупость это - стремиться куда-то в эмпиреи. Надо держаться простого, обыкновенного, но верного дела...
- Вот, вот, именно так. Золотые ваши слова, - вдруг поддержал его папаша Виктора, тоже чуть захмелевший. И повернулся к сыну: - А я что тебе говорил, Витек? И с самого детства твоего говорил. Артистов нам хватает. Нам люди нужны, мастера деловые, механики, чтобы это, чтобы подымать производительность. Во что бы то ни стало. А артисты всегда найдутся...
- Но ты, старичок, артистов не задевай, - неожиданно закричал на папашу Виктора Гвоздецкий. - Не знаешь, не задевай. Артисты тоже хлеб даром не едят...
Он стал рассказывать с большими паузами, как тяжело работают киноартисты, даже известные и знаменитые, как им приходится без отдыха и сна буквально перелетать и переезжать со съемки на съемку в разные киностудии, а их еще, может быть, ждут театры, где они постоянно работают.
- А ты как думал? - сощурил он глаза на Виктора. - Вот так пришел и начал. Нет, мыши из ничего не родятся. Во всем есть великий смысл...
- Да знаю я, - махнул рукой Виктор и сбил фужер на пол. - Знаю я все прекрасно. Что я, не бывал на киностудиях и не снимался?
- В массовках? - спросил Гвоздецкий.
- Хотя бы.
- А за фужер кто будет платить? - подошла к столику официантка.
- Я, - сказала я. - Я потом заплачу. Но вы не мешайте пока. Тут идет разговор...
- А что с того, что ты бывал на студиях? - воспламенился Гвоздецкий. Вы все как бабочки на огонь летите на приманку кино. И вообще на приманку искусства. И вы так думаете...
- Вот это точно. Точные ваши слова, - опять поддержал Гвоздецкого папаша Виктора, не обидевшись на грубый окрик. - Насчет бабочек это вы точно. И кино другой раз получается как отрава...
- Для кого-то отрава, а для кого-то отрада, - неожиданно сострил Гвоздецкий. - И ты пойми, - опять сощурил он глаза на Виктора. - Люди рождаются для этого, а ты...
- А вы-то откуда знаете, кто для чего рождается? - почти взвизгнул Виктор.
- Я-то? Ах ты, щенок, - закричал наш, как говорится, высокий гость. Да я прошел, чтобы тебе было известно, самый тернистый путь. Я учился в ГИТИСе и в ГИКе. А начинал я еще в Литературном институте. И хотя я, может быть, сейчас немного выпивши...
- А вы действительно выпивши, - вступила в разговор и Тамара, до той минуты молча кусавшая губы. - Вы уже позволяете себе...
В это время подали жаркое, и почти все затихли за столом, занявшись едой. Только Виктор ничего не ел. И Гвоздецкий отодвинул тарелку. А папаша Виктора, казалось, просиял от удовольствия:
- Ах хороша свининка. Ах хороша. В нынешнее-то время у нас, в Алапаевске, ее...
- Не болтай лишнего. Ты уже и так много наболтал. Ешь и молчи. Закусывай, - хотел, может быть, шепотом сказать Виктор, чуть качнувшись к отцу, но сказал громко и так, что как будто очнулся Гвоздецкий.
- Уже отца поучаешь?
- А вам-то какое дело?
- Как это какое? - удивился Гвоздецкий. - Ты же от меня поддержки ждешь. Позвал меня. И вдруг - мне какое дело? Нет, братец, так не пойдет. Не пойдет. Правильно говорил наш покойный профессор, Степан Никитич. Поддерживать, говорил он, надо только таланты, а бездарности и так пробьются. Как сорняки вокруг клубники...
Тамара - вот как сейчас ее вижу - вскочила.
- Да как вы смеете? - закричала. - Кто дал вам право определять? Кто вы такой...
- А вы что, не знаете, кого пригласили? - произнес, как трезвый, Гвоздецкий. - Я всего-навсего только заместитель директора. Но вы думаете, я сам не мечтал когда-то сыграть Чацкого или еще кого-то? Но моя мама так и умерла в Туле, так и не...
И толстый, казавшийся грузным Гвоздецкий неожиданно заплакал. И не очень понятно отчего.