Если это так, то ему повезло дважды: ехал в нужную сторону и сошел покурить почти у места назначения.
Костелянец разделся, ступил в воду. Июльская вечерняя речка была теплой. Он постоял, видя свое отражение в тихо плывущей воде, и лег. Течение медленно повлекло его. Сначала он тут же хотел встать и выйти на берег, но передумал и безвольно согласился с течением - внезапно ему расхотелось двигаться, вставать, одеваться. После горячего дорожного дня речка, пахнущая свежо и зелено, с желтыми какими-то цветами, растущими прямо из воды, казалась давно жданной и заслуженной наградой. Как будто в этом и была цель. Костелянец проплывал мимо заросших крапивой и всякой зеленью низких берегов, он только лениво шевелил руками-ногами, чтобы оставаться на поверхности. Но в бок что-то больно ткнуло, он ухватился за корягу, место было глубоким, вода по шею, дно вязкое, ноги утопали в иле, вокруг икр путались водоросли. Левый берег сплошь зеленел огнем крапивы, Костелянец вылез на правый. Его тут же окружило звенящее облачко комаров. Идти по-над водой было невозможно, и он начал обходить прибрежные заросли, прибивая комаров; вышел на луг.
Там среди небольших стожков были какие-то люди, двое. Один заметил его и сказал другому. Тот оглянулся.
4
Гость сидел в углу, его невозможно было хорошенько рассмотреть. И спина папы-Никитина мешала. И что он говорил, трудно было разобрать. Его смех похож был на лай. Гость что-то привез. И взрослые смаковали гостинцы.
Ленка сказала: "Попросимся на двор". Катька ответила, что не пустят. Но Ленка открыла дверь. "Куда? Спать!" - "Мне надо", - сказала Ленка. "Горшок под кроватью", - напомнила мама. Ленка вернулась красная. "Придурки", сказала она. "Я что тебе говорила?" - спросила Катька. "У них на столе лимоны". - "Он привез лимоны?"
Наконец в комнату вошли обе мамы, всех разогнали по местам и сами легли, было уже поздно; потом, тяжело ступая по половицам, прошла баба Лена; а в столовой еще говорили, дед Карп чудно кашлял - высоко, с всхлипами. Еще позже дед Карп уже храпел у себя за перегородкой, а в щель из-под двери пробивался свет, резал золотым ножом сумрак.
Утром они рассмотрели гостя.
У него были темные волосы, крупное смуглое лицо, большие пристальные глаза. Одежду ему уже дали деревенскую - рубашку деда Карпа, трико, а вчера он был в другой, Ленка утверждала, что в чем-то пестром, павлиньем.
- Как спалось?
Костелянец с улыбкой спросил, кто это всю ночь вздыхал за стенкой.
- Корова!.. - выпалила Катька и потупилась.
- Ваш дом похож на ковчег.
У него был спокойный, приятный голос.
Синие треугольнички глаз Карпа Львовича потеплели. Он пообещал показать гостю свое хозяйство.
Обе мамы, темная и светлая, выглядели сегодня иначе: одна надела сарафан в красный горошек, другая подкрасила губы и скинула рваные шлепанцы - была босой. Карп Львович переводил с одной на другую синие треугольнички глаз, меланхолично барабаня толстыми пальцами по столу.
И вот от печи проплыл картофельный пароход. Правда, плыл он на ухвате. И за ухват держалась баба Лена. Одна мама хлопнула в ладоши.
- Руки вверх! - приказал дед Карп.
Дети - две белоголовые девочки и рыжий мальчик - вытянули к нему ладони.
- Вижу, вижу, мыли, - сказал дед. - А вы? - обратился он к дочкам.
Светлая иронично хмыкнула и ничего не ответила.
- Уже десять раз, - сказала темноволосая.
Дед покачал головой:
- Смотри, какие чистюли... Видно, спозаранку на ногах. - Он подмигнул Никитину: - Корову выдоили, свинью, кур накормили, кроличьи клетки вычистили, двор вымели, воды наносили, завтрак приготовили. Золушки.
Наконец из холодильника достали лимоны. Были они особенные, как в один голос все заявили: нежнокожие, красноватого оттенка и необыкновенно душистые. Дети попробовали - такая же кислятина. Но взрослые нахваливали.