Тихая песнь убаюкивала бы мальчика, но детское воображение превращало шумы за окном в завывания волков, рев медведей и прочие неслыханные звуки невиданных зверей. Мальчик боялся открыть глаза. Если откроет, то детское воображение, воспаленное звуками, превратит россыпь царапин на окне в паутину гигантского паука, повешенный на крючок к стене свитер в силуэт приведения. Мальчик этого наверняка не знал, он чувствовал, что глаза открывать не стоит.
И вот глаза все же открылись, комната наполнилась всяческими чудищами, которые недвижимо стояли, словно замороженные. Пальцы ребенка впивались в перину, а от самого него остались два больших глаза, выглядывающих из-под одеяла.
Деда, поди сюда. из комнаты мальчика послышался протяжный, жалобный голос.
Чего не спишь, Дань? дверь чуток отворилась, в комнату пробился спасительный теплый свет, из щелки показался густой, седой ус.
Деда, а давай мне историю. слово «история» мальчик выделил протянутым «О».
Какую такую тебе еще историю? Я уж все, что припомнил, рассказал. Ложись-ка ты спать. А по утру да встанешь.
Ну, деда!
Ребенку было стыдно признаваться в боязни темноты. Но он смотрел в лицо делу такими просящими глазами, что последний все понял, поводил зрачками, как бы ища припасенную историю, и начал.
Жили-были
Деда, да я уж слыхал ту историю.
Как ты можешь так говорить, если я толком-то еще не начал? со смешком ответил дед.
Все истории, что начинаются на жили-были принялся размышлять Даня неуверенным, дрожащим от остатков страха голосом. кончаются на «Жили долго и счастливо», а мне кой интерес такое слухать? Давай, какую да интересную, чтоб кончалась она не по обыкновению.
Паренек хотел храбриться перед дедом, доказать, что не боится.
Страшную! Даня опять выделил слово, теперь протянутой буквой «А».
Дед присел рядом с кроватью внука, зажег лучинку. Теплый, яркий свет красноватым отблеском осветил переплетения старческих морщин. Седые, жиденькие волосы на голове контрастировали с пышными, густыми усами и бородой. По-детски смеющиеся глаза, в купе с растительностью на лице делали старца похожим на деда мороза.
Дел пожевал губами, глаза его на секунду прекратили выражать какие-либо чувства. Он задумался. Потом вспляснул руками и начал.
Эх, Данька, сейчас будет тебе история
Стоял отсюда к югу город один. Чуть от стен его сразу встречает густой лес зверей немерено. Так немерено, что заходили в лес охотники, а возвращались богачи.
Среди всех охотников выделялся один Алес. Пришел в город он бродячим охотником, только слухи о нем бегали по улочкам, прыгая из уст в уста сплетниц. Брал заказы, да убивал лесное зверье. Таков был его кусок хлеба, и когда пришел он в город, сразу понял, что наткнулся на золотую жилу вокруг лес, полный косолапых, оленей, волков, да и в городе шкуры в цене.
Показал себя Алес мастером, да обстроился скоро: плотники ему срубили избу на краю города, поближе к лесу, стал охотник богатство наращивать.
Толи деньги, толи взгляд его манил девушек, да и женился он скоро, сына завел.
Тогда он стал больше в лесу пропадать. Придет раз, обвешанный шкурами, следом повозкой тушу-другую привезет, задержится дома на день, и опять пропал. А Алиса, жена его, продаст добытое, да стол накрывает, мужа ждет.
Много молвы ходило о том, что Алиса вдова при живом муже. Бабы вслед ей шушукались, а мужики провожали глупыми улыбками. Но Алес возвращался. Оттаивало тогда сердечко у жены, оживало, с души волнения сходили.
Весь день после возвращения Алес сытно ел, покупал жене наряды да весело время проводил. Соседи ничего сказать Алисе при муже не решались, а лишь завистливыми глазами глядели на купленные ей мужем наряды.
На следующее утро, проснувшись, вцепится Алиса в мужа и тихо рыдая приговаривает. «Мой, мой, никуда не пущу. Ну что же ты, останься.» Но Алес уходил назад в лес.
И вновь Алиса густила у окна, потихоньку выполняла работу по дому, за сынишкой приглядывала. Соседские сплетни вновь начинали кружиться вокруг охотничьей жены, а она вновь чувствовала себя вдовой.
Один раз приходили городом успокаивать ее муж не показывался дома десятый день. А он пришел довольный, невредимый, с виноватым видом.
Пошла тогда мода тогда на шкуры медве тут дед, рассказывающий историю, осекся. По поверью нельзя упоминать медведя, ибо можно его так на себя навлечь косолапых. Никто не хотел охотиться на зверя того, принялся за дело только Алес. С горящими глазами он пять дней выслеживал хозяина леса, расставлял ведмежьи ловушки, жевал сухари и спал, одним глазом бодрствуя. Да не находил он бурого, как вымерли.