В какой-то момент, ужасно измотанная, я либо засыпала на пару часов, либо не засыпала вообще. Во втором случае приходилось, несмотря на все желание спать, брать себя в руки, открывать глаза (хотя они слипаются), садиться на кровати, а лучше вставать, подходить к окну и смотреть в него долго-долго. Глубоко дышать. Очень глубоко дышать.
Мне помогало устроить ледник в своей комнате. Это было уже зима. Я открывала окна. Ждала, пока везде станет холодно. Долго сидела, закутавшись в одеяло. Стараюсь ни о чем не думать или представлять что-то максимально спокойное, максимально хорошее. Жутко уставшая, я потом засыпала. Но с меньшими мучениями.
Мне нужно было продолжать впитывать в себя знания. Я была жутко уставшей из-за непривычно мне ритма.
Но самая большая проблема была в другом. Я загоняла все свои эмоции в себя. Мол, так удобнее их контролировать. В общении с родителями была в совершеннейшей апатии: что бы они не делали и не говорили, я либо намеренно им не отвечала вообще, либо, проговаривая даты в голове, максимально апатичное что-то говорила, иногда даже абсолютно бездумно.
Родители сильно не допытывались, но их маразм по отношению ко мне крепчал. Не беситься и не тратить на это свои нервы я могла только лишь в абсолютной апатии. Как итог я уже даже не знала, что я действительно испытываю к родителям. Ну и я к региону была на грани срыва.
Эта апатия была у меня не только с родителями. Чтобы более-менее успевать делать домашку, мне приходилось совершать над собой усилие. При всей моей природной усидчивости это было трудно. Постоянно, когда я делала домашку, особенно по математике, я сильно жалела, что трачу на это время. В какой-то момент, ближе к самой олимпиаде, я нашла выход: на все ненужные предметы я по большей части забила.
Делала только самое необходимое. Часть уроков не посещала вообще сидела где-нибудь и занималась. Было очень стыдно потом смотреть в глаза учителям, уроки которых и нагло пропускала. В основном это были те, с кем я очень хорошо общаюсь. Только с математичкой у меня отношения были натянутые. Ее пары я пропускала без малейшего сожаления.
Но из-за того, что я часто вгоняла себя в апатию и продолжала существовать в этом состоянии, я даже не чувствовала настоящего сожаления, наверно. Страшно сказать, что я вообще ничего не чувствовала, но была на грани.
Радости не чувствовала вообще. Только так, слабое удовлетворение. Зато отлично чувствовала злость, она начала на меня накатывать невероятными потоками. Чуть что я сразу злюсь. Конечно, я тоже подавляла ее.
Но, во-первых, её было гораздо сложнее подавить, чем другие эмоции. А во-вторых, я так сильно раздражалась именно из-за этой апатии. Я вгоняла себя в рамки: учиться и ничего не чувствовать. И каждый раз злилась, когда не могу выполнить эту установку. Получается, я злилась на то, что я злюсь. Это не способствует ничему хорошему.
На факультативы по подготовке к олимпиадам по истории ребята часто приносили еду. Многие преподаватели сами много кормили нас, в основном всякой вредной едой. В классах обычно лежали какие-нибудь вкусняшки: шоколад, всевозможные печенья. Я, будучи жутко голодной после уроков, поглощала всё это с радостью и относительно бездумно, не до конца осознавая, сколько именно печенек я съела, пока слушала лекцию.
Сама тоже стала налегать на сладкое: оно лучше всего помогает, когда у тебя голодный обморок (такая противная штука, когда тебе жутко плохо от голода и нервов и ты даже можешь упасть в полноценный обморок).
В кафе чаще брала сладкое, чем нормальные блюда они стояли дешевле, да и мне было привычно под них работать. Со своей апатией я не сильно парилась над качеством еды. Я ела, уча что-то; ела, переписывая что-то; ела, читая что-то. Я действительно не хотела есть из-за апатии. Не хотела никакой нормальной еды.
Но когда я понимала, что я голодная, я срывалась на вкусняшках. Часто такое было, что я голодаю весь день с семи утра, а потом в 17 часов объедаюсь печеньками до полной сытости. Это, конечно, ни к чем хорошему не приводило. Представьте: наесться печеньками так, чтобы хватило на дневное функционирование. Такая себе идея.
Я никогда в своей жизни не задумывалась над качеством и количеством поглощаемой пищи. Но когда я взглянула на себя после олимпиады в зеркало, я поняла, что потолстела килограмм на 10.
Раньше я нормально развивалась и росла, а теперь начала питаться сладкими вредностями. Но самый сок заключался в том, что теперь я уже не могла просто взять и перестать есть вкусняшки. Каждый раз я понимала, что хочу их невероятно и остановить себя не в силах. Это было уже реальной психологической проблемой. Мой язык привык кушать сладкое всегда и везде, а физику, которая дополняется безумными восклицаниями мозга: «Вкусняшки! Вкусняшки!», пересилить очень трудно.