Вот-вот, кивнул Комбат, снова наполняя рюмки. Очень похоже. Только ей простительно, поскольку баба, а тебе, солдат, на меня такими глазами смотреть воспрещается.
Он раздраженно поставил бутылку на стол, вскочил и принялся мерить кухню шагами. Остановившись у окна, он некоторое время смотрел вниз. Подберезский старательно отводил глаза.
Черт, до чего же курить охота! сказал наконец Рублев.
Ну и не мучил бы себя, пожав плечами, посоветовал Андрей.
Комбат резко обернулся.
Ишь, какой добренький выискался! зло сказал он. Мне ведь, брат, не только курить хочется И не курить вовсе. Знаю, ты как раз про это и спрашивал, так вот тебе ответ: хреново мне, солдат. Все бы отдал за одну дозу.
Так уж и все? переспросил Андрей.
Все, подтвердил Комбат.
Зря ты, Борис Иванович, на себя наговариваешь, сказал Подберезский. Был бы ты готов все на свете променять на эту дрянь, так и променял бы давным-давно. Нет, командир, ты мне байки не трави, все равно не поверю.
Извини, Андрюха, сказал Рублев, снова подсаживаясь к столу. Это, конечно, слабость во мне говорит. Поверишь: вот пью с тобой водку и вкуса не чувствую, вода водой. А ты говоришь кури Тут только дай слабину, оглянуться не успеешь, как от тебя рожки да ножки останутся. И не смей меня жалеть. Я, когда жалость в твоих глазах вижу, сам себя жалеть начинаю, а от этого до дозы не шаг даже, а полшага.
Понимаю, сказал Подберезский. Он действительно понимал, и ему очень не понравилась интонация, с которой Комбат произнес слово «доза». Ему представлялось, что именно так североамериканские индейцы когда-то произносили имя Маниту. Давай выпьем, Иваныч.
За что выпьем? без интереса спросил Рублев, вслед за Подберезским поднимая рюмку.
Давай за тех чертей, что Грязнова в аду поджаривают, с чувством предложил Андрей. Дай им Бог здоровья и долгих лет активной трудовой деятельности.
О! воскликнул Комбат. Вот за это дело я выпью с превеликим удовольствием. Хотя просить у Бога здоровья для чертей как-то оно, знаешь
Да плевать на форму, сказал Подберезский. Главное, чтобы содержание было правильное.
И то верно, согласился Комбат. В богословии мы с тобой оба не сильны.
Они чокнулись и выпили до дна.
Ты у Бурлака давно был? спросил Подберезский, с аппетитом хрустя квашеной капустой.
У Гриши? Давненько, ответил Комбат.
Вот и съездил бы, развеялся, предложил Андрей. Опять же, Бурлаков мужик с понятием, он бы тебя к знахарям свел, отварами бы попоил, настоями своими разными
Думай, что говоришь, перебил его Рублев. Учебный год когда еще кончится. На кого я Серегу брошу?
Вот черт, и верно ведь, спохватился Подберезский, но тут же нашелся. Как на кого? А я на что? Мы с твоим парнем ладим отлично, не пропадем.
Нет, покачал головой Комбат, так не годится. Летом съезжу обязательно, а сейчас пусть парень учебный год закончит. Вот в Питер я его, пожалуй, свожу. Он там не был ни разу, представляешь? Да и я по Андрюхе, по брату, соскучился. Самого-то его, банкира хренова, в Москву калачом не заманишь, он если не у себя в банке, так непременно либо за границей, либо это Комбат сделал замысловатое движение нижней челюстью, несколько раз приподнял и опустил брови и плотоядно облизнулся, ну, сам понимаешь.
Дело кобелиное, чего ж тут не понять, согласился Подберезский.
Точно, все больше загораясь идеей, продолжал Рублев. На Девятое мая поедем. У них в школе целых три выходных. В Эрмитаж свожу пацана, морской парад посмотрим, Исаакий, Дворцовую площадь, то да се
Вот брательник твой удивится, когда ты в Эрмитаж пойдешь, сказал Андрей.
Это точно, согласился Комбат. У него за неделю до моего приезда голова болеть начинает в предчувствии похмелья, а тут на тебе Эрмитаж. Его жена мне памятник поставит нерукотворный.
Подберезский протянул через стол длинную руку, взял бутылку и наполнил рюмку.
За Питер, провозгласил он.
За Эрмитаж, поддержал его Комбат.
Они выпили и одновременно поставили рюмки на стол. Рюмки негромко стукнули о крышку стола, и этот стук совпал по времени с другим стуком: в этот самый момент в Петербурге капитан Французов с грохотом распахнул дверь кабинета Алексея Ивановича Ставрова, сделав тот самый шаг, после которого бывает поздно поворачивать назад.