Мой пес Бартанг, когда я лез на скалы, остался внизу и вдруг я увидел, как он появился в этой котловинке у озерка и сразу лег.
- И что?
- И все. Он больше не поднялся. Наверное, это ядовитый газ. Видимо, это пламя и охраняет тайну котловины. Я пытался попасть в котловину со склона, но потерял направление, пришлось спускаться. Потом ночь. На следующий день сбился с дороги и не попал туда. Потом я решил достать сначала тросы, противогазы и поехал в лагерь. А в лагере меня уже ждала повестка...
Мы долго молчали.
И в этом шорохе ветра, в сверкании снежинок мне чудилась стеклянная пещера, высокий язык пламени горел перед ней, странные фигуры раскачивались в молитвенном экстазе, простираясь перед божеством. Чудилось странное пение, фанатично горящие глаза, жертвенные животные и связанный пленник, жизни которых должны умилостивить божество.
Но мечта улетела. Далеко из темноты мигнула раз, потом другой световая точка. Исчезла. Показалась вновь, затем раздвоилась и так, то исчезая, то появляясь, стала приближаться. Неожиданно у самого костра возникла машина.
Мы встали, молча сжали друг другу руки.
- Просьба! Когда пойдешь туда, возьми меня с собой,- сказал я.
Он кивнул, закинул в кузов свой рюкзак и полез в кабину.
Машина тронулась и вдруг остановилась.
- А знаешь,- закричал он,- там все как на пайцзе, все правильно и горбоносый смотрит правильно. И вот я все думал, думал, откуда это и на пайцзе и там, и вдруг мне пришло в голову, что, может быть, это оттуда,- и он махнул рукой на восток, где в свете восходящей луны едва проступала далекая вершина Мустаг-хан, над которой ярким голубым блеском горела Венера.
- Откуда оттуда? - закричал я.- С Мустаг-хан? Но машина загудела, и я не расслышал его последних слов. Еще несколько раз мигнул красный фонарик, но вот пропал и он.
Вдруг из ночи к костру влетел облепленный снегом Бартанг. Он заметался, обнюхивая лагерь, взвыл и несмотря на мои призывы, кинулся к дороге, туда, куда ушла машина. И исчез в метели.
Бартанг искал хозяина.
* * *
Через несколько месяцев и я ушел на фронт и там надолго забыл о своих памирских делах. И только после войны, вернувшись на Памир, узнал, что Смуров погиб.
Ушел, не завещав никому своего открытия.
Удивительно, как все люди, уходя на войну, твердо верят, что уж именно они-то вернутся живыми.
Мне недолго пришлось хлопотать, доказывая необходимость поисков капища: археологи были заинтересованы самим капищем, идолами, а геологи газом. И месяц спустя после того, как состоялось решение об организации экспедиции, мы уже начали работать.
Наша экспедиция не была многолюдной: мы представляли географию - я и Дима Костров. Археологическую разведку осуществлял Аркадий Аристов, небольшой подвижный человек, несколько похожий на Буратино. У него были беспокойные руки с шарнирами, позволявшими им сгибаться в любых направлениях. Волосы Аркадия вечно были всклокочены, на одежде всегда не хватало пуговиц, а шнурки на ботинках обычно волочились. Но в работе глаза у него были зорче рыси и нюх лучше, чем у легавой.
Его помощницей была Кира, девушка неплохая, но чересчур красивая, катастрофически красивая. Она вносила панику и погибель везде, где бы ни появлялась. В этом году, когда по дороге на Памир она прибыла на первую погранзаставу, то сраженный еще в прошлом году радист этой заставы дал в эфир панический сигнал: - "Воздух! Едет Кира!"
Слово воздух служило закодированным сигналом тревоги, просьбы о помощи, который посылала застава, подвергшаяся нападению подавляющих сил противника. За этот "воздух" радист получил двадцать суток ареста, Кире же достались немеркнущие лавры душегубки.
Геологию представлял у нас Рыбников, мрачный человек и страшный мизантроп.