Его роман "Август 14-го" разослан первочитателям со специальным письменным предуведомлением автора, в котором Солженицын просит никому не давать читать рукопись и запрещает ее копировать и передавать в Самиздат. По замечаниям первочитателей он уже переработал десять глав. Такое трудолюбие и отзывчивость на взгляды читателей весьма привлекательны. К сожалению, Александр Исаевич не всегда радует своим поведением и взглядами. Религиозный писатель А. Э. Краснов-Левитин, человек, отсидевший за свои религиозные убеждения многие годы в лагерях и тюрьмах, рассказывает. Он пришел просить А. И., чтобы тот выступил с письмом в защиту недавно арестованного "за политику" Буковского. Солженицын ответил, что считает писание писем делом, не достигающим цели. Его письмо, озаглавленное "Так мы живем", сыграло свою роль в освобождении из психушки Жореса Медведева. Но, подписывая все новые и новые письма, человек приводит свое имя к полной инфляции. "А Сахаров?!" - воскликнул Краснов-Левитин. И услышал спокойный голос А. И.: "Подпись Сахарова уже давно ничего в общественном смысле не весит". О себе А. И. сказал без лишней скромности, что его дело "на века". И вообще выразился в том смысле, что люди индивидуального творчества создают более долговечные ценности, нежели те, кто пытается действовать скопом.
21 апреля
Из шуток нового времени: "Что лучше, иметь близких родственников на Дальнем Востоке или дальних родственников на Ближнем?"
Провинциальный хирург, бывавший у меня в доме, прислал мне подарок два тома Гамсуна, сборник рассказов Камю и книжечку Моруа "Париж". Почему он может приобрести эти книги в Караганде, а я не могу достать их в столице? Торговля книгами, как и торговля другими товарами, давно превратилась в фикцию. Торговли нет, есть распределение. На прилавках магазинов - мусор, который никому не нужен. Всякая же хорошая книга либо продается из-под полы спекулянтами, либо распределяется среди высокопоставленных чиновников посредством специальных бланков-заказов.
26 апреля
Моя коллега, женщина лет сорока, жалуется на 18-летнего сына, студента. Парень по отцу - еврей (по паспорту русский). Все его мысли вот уже три года сосредоточены на отъезде в Израиль, учит иврит. Мать без ума любит сына, кроме того, он единственный внук у трех или четырех бабушек и любимый племянник многих теток. Мать расспрашивала меня, насколько реален выпуск такого юноши за границу. Я сказал ей, что она имеет право не дать согласия на его выезд. Но она сказала, что не может отказать в согласии, т. к. не знает, где он будет счастливее. А вдруг - там...
Эта проблема - выезд части евреев в Израиль - обернется трагедией еще для многих семей. Семьи раскалываются не только по национальному признаку, но и просто по складу характера, по строю души.
27 апреля
Дал редакторше ответы на полсотни вопросов цензора. Редакторша отправилась "туда" и вернулась грустная. У цензора есть еще вопросы. Почему же он не дал их с самого начала? Они носят политический характер, а о таких вопросах цензор докладывает начальству, а не редактору. Напряженно думаю, какая еще осталась "крамола" в моей несчастной книжке, из которой редактор выдрала, кажется, абсолютно все (нет, не протестующие!) мысли-сомнения, мысли-недоумения и вообще мысли.
28 апреля
Встреча с акад. Леонтовичем Михаилом Александровичем. Вовек не видать бы мне этого знаменитого физика (в Большой Советской Энциклопедии о нем понаписано строк 25, с портретом), если бы не познакомила нас инспектор медотдела МВД Шах. Осердясь на меня за мои хлопоты о заключенном Галанскове, ткнула она пальцем в "Дело" и заорала: "Вот еще один лезет не в свое дело!" Это было письмо академика Леонтовича министру внутренних дел. Ответ академику, составленный все той же Шах, гласил, что у Галанскова ремиссия и он выписан на работу. Еще одна ложь.