— Ты Якопо Фронтони? — спросил незнакомец.;
— Он самый.
— Можешь ты честно мне послужить?
— Я держу свое слово.
— Хорошо. В этом кошельке ты найдешь сто цехинов.
— А чью жизнь вы оцениваете такой суммой? — спросил Якопо вполголоса.
— Жизнь дона Камилло Монфорте.
— Дона Камилло Монфорте?!
— Да. Ты знаешь этого богатого синьора?
— Вы сами достаточно сказали о нем. Такую сумму он дал бы своему цирюльнику, чтоб тот пустил ему кровь!
— Исполни поручение как следует, и сумма будет удвоена.
— Мне нужно знать, с кем я имею дело. Я вас не знаю, синьор.
Незнакомец осторожно огляделся по сторонам и приподнял маску, под которой браво увидел лицо Джакомо Градениго.
— Ну как, это тебя устраивает?
— Да, синьор. Когда я должен исполнить ваше приказание?
— Сегодня ночью… Нет, пожалуй, сейчас же!
— Я должен убить такого благородного синьора в его же дворце.., во время его развлечений?
— Подойди ближе, Якопо, я скажу тебе еще кое-что. У тебя есть маска? Браво кивнул.
— Тогда скрой свое лицо — ты ведь знаешь сам, его тут не всем приятно видеть — и ступай в свою лодку. Я присоединюсь к тебе.
Молодой патриций, чья фигура была скрыта плащом, оставил Якопо, намереваясь встретиться с ним в таком месте, где никто не смог бы его узнать. Якопо разыскал свою гондолу среди множества лодок, сгрудившихся у набережной, и, выведя ее на открытое место, остановился, зная, что за ним следят и скоро догонят. Его предположения оправдались: через несколько минут какая-то гондола стремительно приблизилась к его лодке и двое в масках молча пересели к нему.
— На Лидо! — сказал один из них, и Якопо по голосу узнал молодого Градениго.
Гондола тронулась, и за ней в некотором отдалении последовала лодка Градениго. Когда они были на значительном расстоянии от судов и уже никто не мог подслушать их разговор, оба пассажира вышли из кабины и жестом приказали Якопо перестать грести.
— Ты берешься исполнить поручение, Якопо Фронтони? — спросил распутный наследник старого сенатора.
— Я должен убить герцога в его собственном дворце?
— Не обязательно. Мы нашли способ вызвать его оттуда. Теперь он в твоей власти и может надеяться только на свою храбрость и свое оружие. Ты согласен?
— Охотно, синьор. Я люблю иметь дело с храбрыми людьми.
— Тебя отблагодарят. Неаполитанец перешел мне дорогу — как это называется, Осия? — в любви, что ли.., или у тебя есть лучшее словечко для этого?
— Праведный Даниил! У вас нет никакого почтения, синьор Градениго, к званию и роду! Синьор Якопо, мне кажется, не стоит его убивать. Так только, немножко ранить, чтобы хоть на время выбить из его головы мысли о браке и заменить их раскаянием…
— Нет, меть прямо в сердце! — прервал его Джакомо. — Я знаю, у тебя твердая рука, потому я и обратился к тебе.
— Это излишняя жестокость, синьор Джакомо, — сказал менее решительный Осия. — Нам будет вполне достаточно продержать неаполитанца месяц в его дворце.
— В могилу его, Якопо! Слушай, я дам тебе сто цехинов за удар, вторые сто — если удар будет верным, и еще сто — если труп ты бросишь в Орфано, чтобы воды канала скрыли его навеки.
— Если два первых условия будут выполнены, третье явится необходимой предосторожностью, — пробормотал хитрый Осия, который всегда оставлял подобные лазейки, чтобы облегчить бремя своей совести. — Вы не согласны ограничиться раной, синьор Градениго?
— За такой удар — ни одного цехина! Это только разжалобит девицу. Ну как, ты согласен на мои условия, Якопо?
— Да.
— Тогда греби к Лидо. Там, не позднее чем через час, ты встретишь дона Камилло на еврейском кладбище. Его обманули, послав ему записку от имени девушки, чьей руки мы оба добиваемся. Он будет там один в надежде покинуть Венецию вместе со своей возлюбленной.