Но если ты сумеешь обмануть нашу бдительность и скрыться из-под охраны, то не забудь засвидетельствовать мое почтение своему господину и сказать ему, что сир Артур Букингем горит желанием преломить с ним копье. Надеюсь, что ты сам отыщешь нужные слова, чтобы передать все, мною сказанное, с должной учтивостью. – Он посмотрел юноше прямо в глаза и, в который уж раз, повторил: – Боюсь, если ты все же сбежишь отсюда, нам вряд ли удастся тебя поймать – ищи ветра в поле!
Паж широко раскрытыми глазами уставился на него, словно бы с трудом понимая, что тот ему втолковывает.
– Тьфу! Если он и этого не понимает, значит, уж точно дурак! – буркнул рыцарь себе под нос.
И все-таки, чтобы не оставить молодому пажу никаких сомнений, он подошел к окну и, облокотившись на подоконник, постоял так несколько минут.
– Не ваша ли это лошадь? – спросил он, подозвав Эрмольда к себе. Какое прекрасное животное! И, должно быть, быстра, как ветер… Будьте спокойны, уж я постарался, чтобы она получила сегодня свою порцию. Ну, будьте здоровы, паж!
Тут он вышел из комнаты и запер дверь ключом. Эрмольд стоял в растерянности, но это продолжалось не больше минуты. Он выпрыгнул из окна, которое от земли было не выше двух метров, огляделся по сторонам и, никого не заметив, тотчас вскочил в седло и поскакал во всю прыть.
Он ехал почти без отдыха, остановившись всего лишь раз, чтобы дать остыть лошади, которая до того устала, что просто падала с ног. Ближе к вечеру, едва только солнце стало садиться, он вынужден был свернуть с пути, поскольку заметил невдалеке отряд кавалерии. Яркие лучи заходящего солнца слепили глаза, не позволяя ему разглядеть, чьи это знамена полощутся в воздухе – англичан или французов.
Ему пришлось изменить направление, но ехал он очень уверенно, поскольку дорога лежала на юг, а еще в Палестине он научился определять путь по звездам. Ночь была тихая, лунная, и в звездах не было недостатка. Наконец, одолев все препятствия, он приблизился к Мирабо. Только-только начинало светать, а колокола ближней церкви уже вовсю звонили, сзывая верующих на утреннюю молитву. Знамена и флюгера играли с утренним ветром. Эрмольд подъехал ближе и с минуту смотрел на эту картину, но вдруг, побледнев как смерть, резко свернул направо и бросился прочь так скоро, как только могла скакать его утомленная лошадь.
Все было кончено – Жоделль опередил Эрмольда. Английское знамя с вышитым на нем львом развевалось на главной башне крепости. Это могло означать только одно: Артур попал-таки в руки своего дяди, Иоанна Безземельного, а Гюи де Кюсси стал пленником Вильгельма Саллисбюри.
ГЛАВА IV
После свидания с Агнессой граф Овернский пребывал в сильном душевном волнении. Грустные мысли роились в его мозгу, не оставляя ни на минуту в покое и ослабляя и без того уже пошатнувшийся разум. Столько дней и ночей, не замечая ничего вокруг себя, он жил только этой встречей, призывая на помощь всю силу, всю энергию своей души, чтобы с честью выдержать это испытание. И что же? Да, он встретился с той, что являлась ему во сне, с единственной, кому отдал он свое сердце, но это свидание лишь добавило горечи. И мог ли быть он счастлив, видя ее супругой другого, понимая, что причиняет ей боль, предлагая оставить Филиппа, которого она так беззаветно любит! Он вновь и вновь возвращался мыслями к этой сцене: вот она перед ним, невольная виновница его страданий, прекрасная и недоступная; он видит ее, чувствует ее дыхание, слышит ее голос. Тибольд поежился, как от холода, вспомнив, с каким презрением она отчитывала его. А этот ледяной тон! Скольких усилий стоило ему это хладнокровие, это внешнее спокойствие, в то время как сердце его разрывалось на части!
Он был так измучен этими воспоминаниями, терзавшими его душу, что совершенно забыл о письме, которое доставил паж Гюи де Кюсси, и оно лежало на столе, невскрытое и никому не нужное.