Архиепископ Реймский и епископ Парижский молча сели в свободные кресла.
– Вы прибыли слишком поздно, почтенные отцы, – мягко укорил их Филипп. – Церемония окончена, и совет вот-вот разойдется.
Они ничего не ответили государю, лишь что-то тихо шепнули друг другу да обменялись беспокойными взглядами. Судя по всему, их привело сюда вовсе не желание присутствовать на церемонии, а какое-то другое, куда более важное дело. Еще через несколько минут вошли два монаха: черты лица, одежда, манера держаться – все выдавало, что они итальянцы. Филипп, диктуя послание, склонился над писарем, а потому и не заметил, как они появились. Сколь же велико было его удивление, когда он услышал произнесенное на латинском языке проклятие – себе и всему королевству.
– Клянусь Святой Девой! – воскликнул Филипп. – Это невероятная дерзость! Кто осмелился возложить проклятие на мое государство?
Архиепископ Реймский, побелев от страха и беспокойства, ответил тихо, но достаточно отчетливо:
– Наш святейший отец, папа Иннокентий, не сумев кротостью добиться вашего послушания, решился на строгие меры. Как добрый отец частенько бывает обязан…
– Как! – вскричал король громовым голосом. – И вы смеете мне говорить такое? Вывести этих людей, – приказал он своей страже, указывая на итальянцев. – И если они откажутся выйти в дверь, то вышвырните их в окно! Хотя нет… Они всего лишь презренные исполнители… Ладно, обращайтесь с ними вежливо, но уберите их с глаз долой. А теперь, архиепископ, ответьте мне: как могли вы согласиться с такой дерзостью, с тем оскорблением, которое нанес мне папа Римский?
– Что же я мог возразить, государь? – униженно оправдывался архиепископ.
– Что вы могли возразить? – задохнулся Филипп от возмущения. – А не правильнее ли спросить, что вы должны были делать? Ладно, отвечу, коль вам невдомек: защищать французское духовенство, поддерживать права короля, а не потакать капризам нашего честолюбивого прелата. Он чересчур возомнил о себе, полагая, что вся власть принадлежит ему одному. Не будет этого! Пусть распоряжается в собственной епархии – вот его дело. А вам я вот что скажу: я вовсе не призываю противодействовать ему во всем, но повинуйтесь ему и законных повелениях, а не в стремлении превысить свои права. Именно это вы могли и должны были сделать! И, клянусь Богом, вы горько раскаетесь, что поступили иначе!
– Но, государь, – начал было епископ, – папа Римский, наш святой отец…
– Отец? – гневно прервал его Филипп. – Разве отец отбирает права у своих детей? Скажите лучше, что он – жестокосердный отчим, желающий лишить детей моей второй жены их собственного наследства. А теперь выслушайте меня, французские прелаты, а особенно вы, архиепископ Реймский. Не вы ли на совете в главном синоде торжественно подтвердили мой развод с Ингельборгой?
– Справедливо, государь, – сказал архиепископ. – Я его подтвердил, но…
– Но! – передразнил король. – Никаких «но», государь мой! Я не намерен выслушивать теперь возражения. Я знаю одно: вы объявили развод! И у меня есть свидетельство, подписанное вами собственноручно – этого мне достаточно. А вы, епископ Парижский, и вы, епископ Сакссонский?.. А все остальные? Разве хоть на секунду вы усомнились тогда в законности этого акта? – продолжал он, переводя взгляд с одного на другого.
Все молчали, поскольку каждый из них способствовал разводу, свершившемуся несколькими годами раньше. Филипп продолжал:
– Итак, клянусь всемогущим Богом, в ваших же интересах отстоять вынесенное вами решение, и вы его отстоите! Если же вы ошиблись, то вам и сносить наказание, а не мне и не той, которую я люблю больше жизни.