— А это ничего, что я его прочту?
— Ну что ты, оно предназначено нам обоим.
И опять он подумал, как чудесно, что им ничего не надо скрывать друг от друга. Сколько же всего скрывать приходилось ему последние десять лет — порой самые безобидные мелочи — из страха, что Джозефина не поймет его, или разозлится, или перестанет с ним разговаривать. Теперь ему ничего не страшно: с Джулией можно поделиться любой, даже постыдной тайной, рассчитывая при этом на сочувствие и понимание. Он сказал:
— Какой же я дурак, что не показал тебе письмо вчера. Больше это не повторится.
Он попытался вспомнить строку из стихотворения Спенсера: «… гавань после бурных вод».
Прочитав письмо, Джулия сказала:
— По-моему, она замечательная женщина. Как же это мило, ужасно мило с ее стороны написать такое письмо. Знаешь, я все-таки — не так уж часто, конечно, — немножко беспокоилась за нее. Если уж на то пошло, мне ведь тоже не хотелось бы потерять тебя через десять лет.
В такси на обратном пути в Афины она спросила:
— Вы были очень счастливы в Напуле?
— Да, наверно, не помню, все было совсем по-другому.
Обостренное чутье любовника подсказало ему, что она отдалилась, хотя плечи их еще соприкасались. Всю дорогу от Суниума ярко светило солнце, впереди их ждала теплая, сонная, нежная сиеста, и все же…
— Что-нибудь не так, дорогая? — спросил он.
— Да нет… Только… а вдруг когда-нибудь ты тоже скажешь об Афинах, как о Напуле: «Не помню, все было совсем по-другому».
— Какая же ты у меня глупенькая, — ответил он, целуя ее.
Они подурачились немного, пока такси везло их обратно в Афины, а когда впереди показались улицы города, она распрямилась и пригладила волосы:
— А тебя не так уж трудно расшевелить! — И он понял, что опять все в порядке. И если между ними хоть на секунду пролегла тень, то в том была вина Джозефина.
Когда они вылезли из постели, чтобы пойти пообедать, Джулия сказала:
— Нам надо ответить Джозефине.
— Ну уж нет!
— Милый, я тебя прекрасно понимаю, но она написала такое прелестное письмо!
— Ладно, пошлем открытку с видами.
На том они и порешили.
Лондон встретил их осенней непогодой, похожей скорее на зиму: шел дождь со снегом, заливая летное поле, и они уже успели забыть, как рано зажигаются здесь огни: мимо проносились сверкающие рекламы «Жиллетт», «Лукозейд», «Хрустящий картофель фирмы Смит», и нигде никакого Парфенона. А от рекламных щитов авиакомпании «БОАК» — «БОАК доставит вас туда и привезет обратно» им стало и вовсе грустно.
— Как только войдем, сразу включим все камины, и квартира быстро прогреется, — сказал Картер.
Но когда они открыли дверь, то увидели, что камины уже включены. В полумраке гостиной и спальни приветственно светились огоньки.
— Здесь побывала добрая фея, — сказала Джулия.
— Феи тут ни при чем, — сказал Картер. Он уже заметил на каминной полке конверт с выведенными черными чернилами буквами: «Миссис Картер».
«Дорогая Джулия!
Можно, я буду вас так называть? Мне кажется, у нас так много общего — мы ведь влюбились в одного и того же мужчину. Сегодня так холодно, что мне было страшно представить, каково вам будет вернуться от тепла и солнца в холодную квартиру. (Уж я-то знаю, как может быть холодно в квартире — я простужалась каждый раз по возвращении с юга Францию) Так вот, я набралась нахальства, проникла к вам и включила камины, но чтобы вы знали, что больше этого не повториться, я спрятала свой ключ под коврик у входа. Это на тот случай, если ваш самолет задержится с вылетом в Риме или еще где-нибудь. Я позвоню в аэропорт, и если вы не прилетите вовремя — что маловероятно, — я вернусь и выключу камины в целях безопасности (и экономии! Плата за электричество чудовищная).