Большая часть картин, которые доставались Фёдору, были подделками. Часто откровенной халтурой, иногда более искусной, несколько раз очень и очень профессионально изготовленной, да так, что приходилось бежать сначала за коньяком, затем к Сергею Ивановичу. Но попадались и реальные картины. Деятельность Фёдора приобрела определённую известность, музейщики откровенно завидовали, но конкуренцию Фёдору составить не могли. Музей в основном был ориентирован на западную живопись и специалисты по русской с Фёдором не ровнялись. Он был совсем бедненький, и специалистов высокого уровня просто не мог себе позволить. Те, которые были при большевиках, не выдержали нищенского содержания и разбежались. В основном за пределы города, да и страны. Про институтских же коллег и говорить не приходилось. Периодически всплывала налоговая, но прихватить его не могла, так слегка пугала. А вот родная милиция заявилась в лице начальника отдела. Его интерес был простой Фёдору передавали список краденых картин и просили в случае попадания в его руки чего-нибудь из него, информировать. Фёдор и не сопротивлялся уголовный кодекс совсем не налоговый и он его чтил. Первое время сумма гонорара определялась заказчиком. Чаще всего она полностью устраивала Фёдора, редко была с его точки зрения недостаточной. После нескольких поездок в Питер по приглашению Ильи Григорьевича Фёдор по совету и с его помощью составил прейскурант. Точнее два один для Питера и Москвы, другой для своих, местных. Цены, естественно, отличались в разы. Но общим был перечень видов экспертизы от самой дешёвой, типа сколько стоит, если это то, что заявляет продавец, до серьезной экспертизы, за которую часто приходилось Фёдору бегать не только за коньяком, но и в банк за наличными. Не малыми, между прочим. Жизнь засверкала новыми яркими красками, и Фёдор свёл нагрузку в институте до возможного минимума, чем чрезвычайно обрадовал коллег, получивших дополнительные часы, дипломников, аспирантов и прочее, что существенно увеличивало их содержание.
Рост материального благосостояния, наконец, дал возможность Фёдору перейти от путешествий во время отпуска по бывшей Родине к поездкам за её пределы. Тут надо сказать, что увлечение передвижниками было для Фёдора работой, такой же, как например, вытачивание деталей токарем шестого разряда. Он любил эту живопись разумом, а вот сердце принадлежало совсем другим Северному Возрождению во главе с самым любимым Питером Брейгелем и готической живописи, особенно старым немецким мастерам. Из всего же итальянского возрождения Фёдор просто обожал двоих Боттичелли и Карло Кривелли. Поэтому он составил список музеев, где находились основные шедевры и маршруты их посещения. Пришлось научиться водить машину и с испугом впервые посетить Финляндию. Один ехать, правда, не рискнул и взял с собой дежурную пассию в качестве штурмана. Хотя штурман из этой длинноногой модели был никакой, но с навигатором она обращалась неплохо, а уж в постели с лихвой компенсировала некоторые свои штурманские просчёты. Потом была Германия, но уже с другим штурманом, потом Австрия, Швейцария, Франция. Менялись страны, менялись и штурманы. А жениться было не на ком. Мама только вздыхала, уже не надеясь на внуков, вышла на пенсию, театр оставила, шила только старым клиентам, так как благодаря Фёдору в деньгах не нуждалась. Они взяли участок, построили домик, и мама нашла себя на земле, занялась цветами, немного овощами и прочими дачными радостями.
В тот день в центральном выставочном зале открывалась очередная ежегодная выставка местных, и не только, художников. Фёдор полюбил эти события после той счастливой встречи с Ильёй Григорьевичем. Тем более, что получил персональное приглашение. Выставка была большой, занимала оба этажа и вызвала, как обычно, наплыв халявщиков. Фуршет, возможность засветиться перед телекамерой, потолкаться среди известных лиц, поискать или укрепить полезные связи чем не повод. Фёдор медленно перемещался от картины к картине. Всё то же, что и раньше от реализма до хрен знает какого модернизма, включая особо ненавистные им инсталляции. Эту девчушку Фёдор заприметил ещё издалека. Она никак не походила на толкавшихся вокруг богемных дам и ещё более богемных подружек художников. Стройненькая, просто, но изящно одетая, она медленно переходила от одной картины к другой. У некоторых замирала на несколько минут, на другие смотрела лишь мельком. Фёдор хотел было подойти, но неожиданно заробел. Продолжая наблюдать, держался на расстоянии в нескольких метрах и также медленно перемещался вслед за барышней. Так они прошли всю выставку. Что дальше? Только Фёдор было собрался с духом, как барышня обернулась, сделала пару шагов навстречу и, улыбнувшись, сказала: