И, потом: ведь именно Леонид Ильич настоял на предельном размере пенсии Хрущёву в пятьсот рублей. И это при том, что все секретари ЦК и сам Генеральный получали по семьсот рублей оклада. А минимальная зарплата советских граждан составляла всего шестьдесят рублей. Есть, что с чем сравнивать и есть, на что жить!
И пусть все эти годы имя Хрущёва предавалось забвению, но, с другой стороны, никто его и не трепал. Ни разу за исключением случая с опубликованием на Западе книжки мемуаров никто и не потревожил Никиту Сергеевича. Чего ещё желать отставнику, при жизни осрамившемуся до конца дней своих?
Тринадцатого в обед Андропов докладывал Генеральному секретарю о выполненной работе.
Порядок обеспечили, Леонид Ильич.
Народ был? без особого интереса поинтересовался Брежнев.
Человек двести. Практически все знакомые и друзья семьи. Никого из действующих политиков не было. Из отставников тоже.
В голосе Юрия Владимировича послышалась какая-то недосказанность.
«Колись», Юра! усмехнулся Леонид Ильич.
Микоян прислал венок. От себя лично.
Микоян?
Леонид Ильич покряхтел в трубку. Выразительно, так, покряхтел.
Правильно мы сделали, Юра, что спровадили его! Сколько же лиц у этого человека! Вот, уж, действительно: «специалист по бегу между струйками»!
Андропов понял: только что, на его глазах точнее, на ушах Брежнев приговорил Анастаса к забвению. Больше к отставному «президенту» хода не было: ни самому Брежневу, ни его окружению. Damnatio memori: закон об осуждении памяти. И не в Древнем Риме, а в современной Москве.
Иностранцы были?
Только корреспонденты. Человек с полсотни. Может, чуть больше. Но вели себя прилично. И вообще: всё прошло тихо и без эксцессов.
Речи?
Только сынок. Но вполне безобидно.
Ну, и ставим точку на этом, «приговорил вопрос» Брежнев. Тема исчерпана
Глава сорок первая
Наступающий год год пятидесятилетия образования СССР, очередных Олимпийских игр и чемпионата Европы по футболу был отмечен, ещё одним, не менее важным событием: в Москве ждали президента Соединённых Штатов. Впервые за всю историю двусторонних отношений: приезд в сорок пятом Рузвельта на Крымскую конференцию это не совсем то же самое, что государственный визит.
К визиту гостя принимающая сторона готовилась более чем основательно. И не только «по линии» повестки. Неожиданно возник протокольный вопрос: где принимать Никсона? В рабочем кабинете Генерального секретаря на пятом этаже дома номер четыре на Старой площади? Но это будет нарушением дипломатического протокола: визит-то государственный! Американцы до поры, до времени помалкивали, но если бы принимающая сторона уведомила их о намерении принять главу Белого дома в своей партийной резиденции, «наши американские друзья» не задержались бы с демаршем.
Однако в Москве не нуждались в подсказках из-за океана.
Нужно срочно оборудовать кабинет в Кремле! распорядился Леонид Ильич.
И это было правильное решение. Много времени для его воплощения в жизнь не потребовалось: Брежневу чужды были изыски и вычурность. Поэтому кабинет был обставлен едва ли не по-спартански: стол Леонида Ильича, стол для заседаний, стулья, диван для отдыха, кресла. Справа от входа столик с графином и бутылками с минеральной водой. Слева от рабочего места Брежнева ещё один столик: едва только Леонид Ильич начал обживаться на новом месте, как на столе сразу же оказались свежие номера «Правды», «Комсомолки», «Советского спорта» и журнала «Крокодил». Стены кабинета, обшитые «в полроста» дубовыми панелями «на сталинский лад», были украшены портретами Маркса и Ленина: Брежнев решил, что их присутствие не должно слишком, уж, шокировать заокеанского гостя.
Леониду Ильичу его новый кабинет понравился. Да и резиденция в Кремле это не то же самое, что кабинет на Старой площади. Здесь Генсек впервые за многие годы испытал ренессанс чувств. Тех самых от бытия Председателем Президиума Верховного Совета: сладкое бремя власти не партийной, но государственной. Пусть даже тогда как и сейчас это было в значительной степени имитацией власти. Красивой декорацией.
Появился и новый секретарь специально «под кремлёвский кабинет»: Захаров Олег Алексеевич. Четвёртый в дополнение к трём старожилам Старой площади: Блатову, Голикову и Цуканову. Отныне устанавливалось дежурство: каждый из четвёрки сутки работает двое отдыхает. Как сторож на базе.